Черный тюльпан(изд.1955)

Дюма-отец Александр

– Всю жизнь я любил Бога, Роза. Я любил Творца в его творениях, я благословлял его волю. Бог ничего не может иметь против меня. Поэтому я не прошу вас привести священника. И последняя забота, что волнует меня, Роза, также связана с прославлением Господа. Помогите мне, дорогая, прошу вас! Помогите исполнить этот последний замысел.

– Ах, господин Корнелис, говорите же, говорите! – вскричала девушка, заливаясь слезами.

– Дайте мне вашу прекрасную руку и обещайте, что не будете смеяться.

– Смеяться! – простонала в отчаянии Роза. – В такую минуту? Но вы на меня даже не смотрите, господин Корнелис?

– Я смотрел на вас, Роза,

и духовным, и плотским взглядом. Никогда я не встречал такой прекрасной женщины, со столь чистой душой. И если с этой минуты я на вас больше не смотрю, то лишь потому, что, готовясь уйти из жизни, хотел бы не жалеть ни о чем, что в ней оставляю.

Роза содрогнулась. В то самое мгновение, когда узник произносил эти слова, на дозорной башне замка Бюйтенхофа раздался бой часов. Одиннадцать ударов. Корнелис понял:

– Да, – сказал он, – да, нам надо спешить, вы правы, Роза.

И тут из нагрудного кармана, куда он снова их переложил, когда понял, что обыск ему больше не грозит, Корнелис вытащил скомканную бумажку, в которую были завернуты три луковки.

– Мой прекрасный друг, – вздохнул он, – я очень любил цветы. В то время я еще не знал, что можно любить не только их. О, не краснейте, не отворачивайтесь, Роза! Ведь если я и признаюсь вам в любви, это не повлечет за собой никаких последствий, бедное мое дитя. Там у них на площади Бюйтенхофа имеется некое стальное орудие, которое через шестьдесят минут покарает меня за мою дерзость. Итак, Роза, я любил цветы. И я открыл – по крайней мере так мне кажется – секрет большого черного тюльпана, вывести который считалось невозможным. За него, как вы знаете или, может быть, не знаете, общество садоводов Харлема объявило награду в сто тысяч флоринов. Эти сто тысяч – Бог свидетель, сейчас я не о них жалею – они у меня здесь, в этой бумажке. Их можно выиграть благодаря трем луковицам, что в ней завернуты. Возьмите, Роза, я их вам дарю.

– Господин Корнелис!

– О, вы смело можете взять их, Роза, этим вы никому не причините ущерба, дитя мое. Я один на свете, мои отец и мать умерли, у меня нет ни брата, ни сестры, я никогда ни в кого не влюблялся, а если кому и приходила фантазия влюбиться в меня, я об этом ничего не знал. Впрочем, вы и сами видите, Роза, насколько я одинок, если в этот час вы одна пришли в мою камеру, чтобы утешить и помочь.

– Но, сударь, сто тысяч флоринов…

– Ах, дорогое дитя, будем серьезны! – перебил Корнелис. – Сто тысяч флоринов станут отличным приданым к вашей красоте. Вы получите эти сто тысяч, я в своих луковицах уверен. Они будут вашими, дорогая Роза, а взамен я прошу одного: обещайте мне выйти замуж за славного малого, молодого парня, который полюбит вас так же, как я любил цветы… Нет, не перебивайте меня, мне осталось всего несколько минут…

Бедная девушка задыхалась от рыданий. Корнелис взял ее за руку:

– Слушайте, – продолжал он, – вот как вам надо действовать. Землю вы возьмете из моего сада в Дордрехте. Попросите у моего садовника Бютрюйсгейма немного земли с гряды номер шесть. Посадите все три луковицы в глубокий ящик. Они зацветут в мае, то есть через семь месяцев. Когда увидите, что на стебле формируется цветок, оберегайте его ночами от ветра, днем от солнца. Цветы будут черными, я уверен. Вы известите об этом председателя Харлемского общества, он поручит комиссии удостовериться в цвете тюльпана, и вам отсчитают сто тысяч флоринов.

У Розы вырвался тяжелый вздох.

– Теперь, – продолжал Корнелис, смахивая слезу, дрожавшую

на его ресницах, где она появилась от сожаления не столько о жизни, с которой он вот-вот простится, сколько о дивном черном тюльпане, который ему не суждено увидеть, – у меня не осталось никаких желаний, кроме одного. Пусть тюльпан называется «Rosa Barlaensis» и будет напоминать о вас и обо мне одновременно. Латыни вы, вероятно, не знаете, поэтому можете забыть это название. Попробуйте раздобыть карандаш и клочок бумаги, я вам его запишу.

Пошатнувшись в новом приступе рыданий, Роза протянула ему книгу в шагреневом переплете, отмеченную инициалами «К. В.».

– Что это? – спросил осужденный.

– Увы! – отвечала девушка. – Это Библия вашего несчастного крестного, Корнелиса де Витта. Он черпал в ней силы, чтобы вынести пытки и выслушать свой приговор. После смерти мученика я нашла ее здесь, сохранила как реликвию и вот сегодня принесла вам, потому что, мне кажется, в этой книге заключена божественная сила. Но вам она не нужна, сам Бог вдохнул ее в ваше сердце. Да будет он благословен! Напишите на ней то, что хотели, господин Корнелис, и хоть читать я, к несчастью, не умею, все, что вы напишете, будет исполнено.

Корнелис принял Библию из ее рук и почтительно поцеловал. Потом спросил:

– Чем же я буду писать?

– Там, в книге, есть карандаш, – сказала Роза. – Он был туда вложен, и я его сохранила.

Это был тот самый карандаш, который Ян де Витт одолжил брату, а назад забрать забыл.

Взяв его, Корнелис раскрыл Библию на второй странице – ведь первая, как мы знаем, была вырвана – и, готовясь умереть вслед за крестным, такой же твердой рукой написал:

«Сегодня, 23 августа 1672 года, прежде чем отдать, хоть я и не виновен, Богу душу на эшафоте, завещаю Розе Грифиус единственное достояние, оставшееся мне в этом мире, ибо все прочее конфисковано; итак, я завещаю Розе Грифиус три луковицы, из коих, по моему глубокому убеждению, в мае будущего года вырастет большой черный тюльпан, за который назначена награда в сто тысяч флоринов. Желаю, чтобы она получила эти сто тысяч флоринов вместо меня и была признана моей единственной наследницей при условии, что она выйдет замуж по любви за молодого человека примерно моих лет, а большой черный тюльпан, который составит новый сорт, назовет «Rosa Barlaensis», объединив в этом названии свое имя с моим.

Да ниспошлет Господь свою милость мне и здоровье ей!

Корнелис ван Берле».

Закончив писать, он протянул Библию Розе:

– Прочтите.

– Увы! – вздохнула девушка. – Я ведь уже говорила вам, что не умею читать.

Тогда Корнелис сам прочел Розе только что составленное завещание.

Бедная девочка заплакала еще отчаянней.

– Вы принимаете мои условия? – спросил узник с печальной улыбкой, целуя кончики дрожащих пальцев прекрасной фрисландки.

– О сударь, я не смогу! – пролепетала она.

– Не сможете, дитя мое? Но почему же?

– Потому что там есть одно условие, которого мне не выдержать.

– Какое? Я-то думал, что составил наш союзный договор ко всеобщему удовольствию.

– Но вы же даете мне эти сто тысяч флоринов как приданое?

– Да.

– Чтобы я вышла замуж за того, кого полюблю?

– Разумеется.

– Ну, вот! Сударь, эти деньги не могут мне принадлежать. Я никогда никого не полюблю! И замуж не выйду!

С трудом выговорив эти слова, Роза пошатнулась, слабея от горя, колени ее подгибались, она была близка к обмороку.