Черный тюльпан
Шрифт:
Ее нежные слова падали, как капли бальзама, на кровоточащую рану Корнелиуса.
XVIII. Поклонник Розы
Не успела Роза произнести эти слова, как с лестницы послышался голос. Кто-то спрашивал у Грифуса, что случилось.
— Вы слышите, отец? — сказала Роза.
— Что?
— Господин Якоб зовет вас. Он волнуется.
— Вот сколько шума наделали! — заметил Грифус. — Можно было подумать, что этот ученый убивает меня. О, сколько всегда хлопот с учеными!
Потом,
— Ну-ка, иди вперед, сударыня. — И, заперев дверь, он крикнул: — Я иду к вам, друг Якоб!
И Грифус удалился, уводя с собой Розу и оставив в глубоком горе и одиночестве бедного Корнелиуса.
— О, ты убил меня, старый палач! Я этого не переживу.
И действительно, бедный ученый захворал бы, если бы Провидение не послало ему того, что еще придавало смысл его жизни и что именовалось Розой.
Девушка пришла в тот же вечер.
Первыми ее словами было сообщение о том, что отец впредь не будет ему мешать сажать цветы.
— Откуда вы это знаете? — спросил заключенный жалобным голосом девушку.
— Я это знаю потому, что он это сам сказал.
— Быть может, чтобы меня обмануть?
— Нет, он раскаивается.
— О да, да, но слишком поздно.
— Он раскаялся не по своей инициативе.
— Как же это случилось?
— Если бы вы знали, как его друг ругает его за это!
— А, господин Якоб. Как видно, этот господин Якоб вас совсем не покидает.
— Во всяком случае, он покидает нас по возможности реже.
И она улыбнулась той улыбкой, которая сейчас же рассеяла тень ревности, омрачившую на мгновение лицо Корнелиуса.
— Как это произошло? — спросил заключенный.
— А вот как. За ужином отец, по просьбе своего друга, рассказал ему историю с тюльпаном или, вернее, с луковичкой и похвастался подвигом, который он совершил, когда уничтожил ее.
Корнелиус испустил вздох, похожий на стон.
— Если бы вы только видели в этот момент нашего Якоба, — продолжала Роза. — Поистине я подумала, что он подожжет крепость: его глаза пылали, как два факела, его волосы встали дыбом; он судорожно сжимал кулаки; был момент, когда мне казалось, что он хочет задушить моего отца. «Вы это сделали! — закричал он. — Вы раздавили луковичку?» — «Конечно», — ответил мой отец. «Это бесчестно! — продолжал он кричать. — Это гнусно! Вы совершили преступление!»
Отец мой был ошеломлен. «Что, вы тоже с ума сошли?» — спросил он своего друга.
— О, какой благородный человек этот Якоб! — пробормотал Корнелиус. — У него великодушное сердце и честная душа.
— Во всяком случае, пробирать человека более сурово, чем он пробрал моего отца, — нельзя, — добавила Роза. — Он был буквально вне себя. Он бесконечно повторял: «Раздавить луковичку, раздавить! О, боже мой, боже мой! Раздавить!» Потом, обратившись ко мне: «Но ведь у него была не одна луковичка?» — спросил он.
— Он это спросил? — заметил, насторожившись, Корнелиус.
— «Вы думаете, что у него была не одна? — спросил отец. — Ладно, поищем и остальные».
«Вы будете искать остальные?» — воскликнул Якоб, взяв за шиворот моего отца, но тотчас же отпустил его.
Затем он обратился ко мне: «А что же сказал на это бедный молодой человек?»
Я не знала, что ответить. Вы просили меня никому не говорить, какое большое значение придаете этим луковичкам. К счастью, отец вывел меня из затруднения.
«Что он сказал? Да у него от бешенства на губах выступила пена».
Я прервала его. «Как же ему было не обозлиться? — сказала я. — С ним поступили так жестоко, так грубо».
«Вот как, да ты с ума сошла! — закричал, в свою очередь, отец. — Скажите, какое несчастье — раздавить луковицу тюльпана! За один флорин их можно получить целую сотню на базаре в Горкуме».
«Но, может быть, менее ценные, чем эта луковица», — ответила я, на свое несчастье.
— И как же реагировал на эти слова Якоб? — спросил Корнелиус.
— При этих словах, должна заметить, мне показалось, что в его глазах засверкали молнии.
— Да, — заметил Корнелиус, — но это было не все, он еще что-нибудь сказал при этом?
«Так вы, прекрасная Роза, — сказал он вкрадчивым тоном, — думаете, что это была ценная луковица?»
Я почувствовала, что сделала ошибку.
«Мне-то откуда знать? — ответила я небрежно. — Разве я понимаю толк в тюльпанах? Я знаю только, раз мы обречены — увы! — жить вместе с заключенными, что для них всякое времяпрепровождение имеет свою ценность. Этот бедный ван Берле забавлялся луковицами. И вот я говорю, что было жестоко лишать его забавы».
«Но прежде всего, — заметил отец, — каким образом он добыл эту луковицу? Вот, мне кажется, что было бы недурно узнать».
Я отвела глаза, чтобы избегнуть взгляда отца, но я встретилась с глазами Якоба. Казалось, что он старается проникнуть в самую глубину моих мыслей.
Часто раздражение избавляет нас от ответа. Я пожала плечами, повернулась и направилась к двери.
Но меня остановило одно слово, которое я услышала, хотя оно было произнесено очень тихо.
Якоб сказал моему отцу: «Это не так трудно узнать, черт побери». — «Да, обыскать его, и, если у него есть еще и другие луковички, мы их найдем», — ответил отец. «Да, обычно их должно быть три…»
— Их должно быть три! — воскликнул Корнелиус. — Он сказал, что у меня три луковички?
— Вы представляете себе, что эти слова поразили меня не меньше. Я обернулась. Они были оба так поглощены, что не заметили моего движения. «Но, может быть, — заметил отец, — он не прячет на себе эти луковички». — «Тогда выведите его под каким-нибудь предлогом из камеры, а тем временем я обыщу ее».
— О, о, — сказал Корнелиус, — да ваш Якоб негодяй.
— Да, я опасаюсь этого.
— Скажите мне, Роза… — продолжал задумчиво Корнелиус.