Чёрный вдовец
Шрифт:
Проклятье!
Людвиг едва сдержался, чтобы не развоплотить назойливого дворецкого прямо сию секунду, но тут с кухни донесся новый грохот. И визг. Женский. На три голоса.
– Не волнуйся, твой жук не пострадает, – вздохнул Людвиг и с трудом разжал руку, выпуская на волю тонкие пальцы супруги.
– Ты обещал, – неуверенно улыбнулась она и сбежала. В спальню. Снимать платье.
Людвиг так явственно представил, как серебристо-серый шелк скользит вниз по ее нежной коже, обнажая плечи и нежные округлости груди, что опять позабыл обо всем на свете.
– Кхе…
Вырванный из сладких грез Людвиг обернулся, готовый убивать всех, кто смеет ему мешать. Но рядом никого не было. Вот проклятое умертвие! Мгновение назад был тут – и нет его.
– Вот только попадись мне, старый мешок костей, – пробормотал Людвиг, гася загоревшееся на кончиках пальцев темное пламя и прислушиваясь к звукам, доносящимся с кухни.
Как ни странно, звуков больше не было. Вообще. Словно весь дом вымер. Мистика!
Четко печатая шаг и сцепив руки за спиной, чисто на всякий случай – мало ли, кто попадется на глаза, одно движение пальцами – и у Рихарда появится компания на ночь. В смысле, еще одно умертвие, которому спать необязательно. Или два. Или все, Баргот их люби, домашние слуги! Все равно толку от них – ноль!
Проклятье. Надо успокоиться. Сейчас же. Пока портреты не начали шарахаться.
Словно в подтверждение его слов, разодетая в старинные шелка дама – пра-прабабка Грета – с тихим шелестом упала в обморок. Прямо на портрете. И сам портрет покачнулся и едва не рухнул на пол, прапрабабка Грета была дама габаритная.
Через пятьдесят два шага и двадцать шесть мантр «я спокоен, я совершенно спокоен» Рихард нашелся. Он стоял навытяжку около дверей в «черную» часть дома, загораживая их собой.
– Ну, докладывай, – велел ему Людвиг, крепче сцепив пальцы за спиной. Уж очень чесались, несмотря на мантру.
– О чем, ваша светлость? – изобразил Рихард тупого служаку.
А может, не развоплощать, а сослать его в замок? Пусть пообщается с местными приведениями, вычистит дымоходы, натрёт воском полы, посадит под окнами семь розовых кустов, разберет семь мешков крупы… познает самого себя…
Он картинки Рихарда, сидящего в позе лотоса посреди розовых кустов и тазиков с крупой, на Людвига внезапно снизошло просветление и покой. Совершенный покой.
– Рихард, что здесь происходит? – Людвиг опустил расслабленные руки. – И не рассказывай мне сказки. С жуком фрау Шлиммахер прекрасно справилась бы и сама.
– Прошу прощения, герр Людвиг, но фрау Шлиммахер при виде этого жука упала в обморок, а потом, придя в себя, поклялась избавиться от гнусной твари, даже если это будет последним, что она сделает под этим небом.
– Кто ее укусил?
– Не знаю, герр Людвиг. Но фрау Шлиммахер не поддается разумным доводам. Она перебила всю посуду, кидая ее в жука, расквасила нос садовнику, который пытался ее остановить, и сейчас ее держат вчетвером. Однако силы неравны, и, боюсь, с минуты на минуту начнется снова…
Рихард не договорил, когда с кухни послышался разъяренный вопль раненого медведя, сменившийся площадной руганью на шварцвальдском наречии – родном языке фрау Шлиммахер. А затем – что-то с грохотом разбилось.
– Началось, – невозмутимо сообщил Рихард.
– Дурдом, – кивнул Людвиг и стряхнул с пальцев заклинание сна. Он мог только надеяться, что не вечного.
Мгновение они с Рихардом прислушивались, а затем синхронно кивнули: грохот и вопли сменились раскатистым храпом.
– Ладно, пошли посмотрим на разрушения, – хмыкнул Людвиг. – Думаю, это достойный повод, чтобы выбросить тот сервиз с зелеными цветочками, что подарила мне матушка на первую свадьбу.
– Несомненно, достойный, – невозмутимо подтвердил Рихард. – Тем более что его дизайн не справился со своей основной задачей успокаивать вашу нервную систему.
– То есть ты тоже заметил, что этот сервиз меня бесит?
– Разумеется, герр Людвиг. Когда вас что-то бесит, это сложно не заметить.
Они почти дошли до кухни, из которой доносился могучий многоголосый храп, когда им наперерез выскочила рыжая камеристка.
– Ваша светлость, ваша светлость! Там, там… – она испуганно ткнула пальцем куда-то в сторону.
– Жук? – осведомился Людвиг, – или у нас завелось чудовище еще страшнее!
– Там… его величество! – выпалила Магда и зажала рот обеими ладонями.
– Несомненно, ваше предположение верно, герр Людвиг, – ровно прокомментировал Рихард и так же ровно велел камеристке: – Расскажи толком. Где его величество, зачем его величество.
– Я тута за молоком для кошки шла, а он эта… как затрезвонит, да как затрещит!
– Его величество затрещит?
– Да нет же! Этот ваш монстр… который фониль! Огромный такой, черный, ох, страшно же!
– Так фониль или король?
– Его величество! – возмутилась Магда, а Людвиг чуть не схватился за голову: она хоть сама понимает, какой бред несет? И как только Рихард умудряется общаться со слугами! – В трубке, вот! Ихнюю светлость хочут!.. ой… простите, ваша светлость…
Магда на всякий случай присела в книксене, потупилась и осенила себя кругом Единого. И все это – не выпуская из рук кувшинчика с молоком.
– Брысь, – скомандовал Рихард, и Магда унеслась.
А Людвигу пришлось отправиться в гостиную, к фонилю.
– Почему вы меня не дождались? – без приветствия начал Гельмут. Судя по тону, его величество был не в духе, что неудивительно после встречи с толпой сплетников и лизоблюдов, которых он обычно не допускал во дворец. – Я хотел пресечь глупые слухи прежде, чем они расползутся по всей Астурии, а ты посмел сбежать.
Людвиг покачал головой. Иногда он поражался наивности кузена: он считал, что может остановить сплетни одной своей волей. Наивность или самонадеянность? А, неважно. Все равно после публичного заявления Отто, что он желает видеть Рину своей мачехой, новость распространится как лесной пожар. Все помнят историю с Элизой, в которую Гельмут имел неосторожность влюбиться. Тогда герцогу и герцогине Бастельеро перемыли все косточки, а теперь – все сначала. И ведь никто не поверит, что Рина тут вовсе ни при чем, и что Гельмут не собирается соблазнять новую жену кузена.