Шрифт:
Татьяна Мудрая
Чёрный ворон, белый снег…
Сначала вовсе не об этих двух. Отнюдь.
Как ткут неширокий деревенский холст?
Красны девицы — долгими зимними вечерами. При воткнутой в светец лучине. Под тихое пенье о кошурке и печурке, о гаданьях и красованьях, о злых свекровях и добрых женихах.
Женки верные — урывочкой. Стоит стан у стены, на нем новина, улучит времени чуток — ряд соткет-набьет. А то и весь десяток.
Вдовушки бездетные
Чего уж об них скажешь? Всю жизнь свою незадачливую, пустоцветную ночью в прядево сплетают, днем вбивают в полотно — с узелками и махорками, где тонина, а где и толщина.
Это в идеале, правнучек.
Как белят готовые холсты?
Статные голоногие крестьянки смачивают их в утренней росе и с песнями расстилают на ясном утреннем солнышке. А к вечеру собирают, чтобы на время темной ночи отнести домой.
Это тоже в идеале, как в толстом одеяле.
Однако бывает и так, что кто-то из девушек замешкается и не сможет прийти собрать свои холсты, а другие поленятся — им ведь надо успеть вволю с парнями нагуляться и наплясаться, прежде чем по лавкам себя покласть, — и оставят чужую работу до следующего утра. Ино и вовсе выйдет негораздо: несчастье какое случится в деревне, тогда уже всем не до полотен, кои под небом распластались. А там либо уцелевшие крестьянки их подберут, либо недруг-вражина польстится.
Потому что дорогого такие ткани стоят. Особливо те, что смочены горючей полуночной росой да обласканы полной луной на второй день ее небесного стояния.
Ибо, как втайне верят все сельские, в такую ночь — да и в ночь, позади нее идущую, и ту, что впереди нее бежит, — приходят по холодной росе на свет лунных холстов белые водяницы, вилы-самовилы, по-иноземному виллисы. И танцуют прямо на них своими босыми, на просвет прозрачными ступнями.
Вилы ведь не простые русалки. И хвоста у них, конешное дело, нету — это лишь у морских бывает. И чешуй, и жабров, да почитай что и самого тела.
Это всё оттого, что самовилы те вовсе не рыбам сродни, а тусклым лесным морокам да блескучим тинным болотницам: тех еще светлячками обзывают или гнилушами, а то и свечой мертвеца. Одними словами — родня они с нежитью всякой влажной, хотя не в пример иным прочим добрые.
И еще одно их от прочих нежитей отличает: наряды баские на себе носят. Сорочки панбатистовые, воротники-ожерелки, добрым цветным каменьем низанные, венцы-ленты зубчатые, рясы жемчужные от края венечного до самых плеч. А башмаки не изрядно любят. Тяжелы им гораздо. Хотя нежные у них ступни, прям точно детские ладошки. Даже трава, ежели сухая, до синей крови порезать может.
А откуда берутся самовилы?
Кто говорит — невесты то обманутые или у кого жених на войне погиб. Потопленницы, значится.
Кто бает — от мыслей мужских грешных из чистого ключа или бездонного колодца на мировом краю рождаются, чтобы за похабель эту сполна отплатить.
Только не так всё это.
Вот
Бывает, что и находят….
Муж и жена побросали в свой потертый внедорожник кое-какие гламурные шмотки, семьдесят семь пакетов сухого супа от курочки Галины, банку топленого масла и бутыль вареного льняного, холсты и батисты, подкладки и подрамники, набор пудры и теней, коробку масляных красок, карандаши: для глаз и серебряный, — румяна и темперу, бумагу ватманскую ручного отлива и экологическую туалетную…
Много чего еще.
А теперь — задача: о чем из списка позаботился супруг и о чем — супруга.
Вы говорите, что они оба могли быть живописцами? Строгановское закончить или там иконописную школу Ильи Глазунова…
Ну, не знаю. Могли, конечно.
И опять — речь вовсе не о том.
Речь о том, что оба собрались на отдых в деревню, где им досталась в наследство добротная деревенская изба. Вернее, супругу досталась.
Оттого и внедорожник. Повышенная проходимость, хоть по глинистой вертикали, надежный комфорт, полнейшее зверообразие — воры боятся даже подойти. Жаль только — бензина жрет немеряно.
Это снова присказка. Сказка будет впереди.
Когда Антошка выпотрошила в котелок последний пакетик с сухой курицей, а Серик дожег в печи-голландке завалявшееся в сусеке осиновое полено, кстати выяснилось, что в доме не осталось ни хлеба, ни мяса, ни вина, а что самое огорчительное — все холсты и краски Сергей повывел на окрестные пейзажи. В основном наброски, хотя он собирался увезти и выставить пару готовых и полностью прописанных картин — тоже всяких там осин и трясин практически в натуральную величину.
А еще и внедорожник был не совсем на ходу.
Ну, кое-что из еды можно было запросто купить в сельмаге, за горючим для «Тойоты» сходить на бензозаправку с двумя канистрами, только муж уперся, что называется, рогом:
— Антонида, я только-только к вселенским ритмам подключился. Успею еще машину как следует заправить, а за хлебом и прочими съедобностями и сама попозже прогуляешься.
— У тебя же ни красок, ни на чем рисовать не осталось. А на чистом вдохновении далеко не уедешь, писака.
Как можно было понять, гламурная супруга не любила деревенского имени, что досталось ей прямиком от предков — то есть от папы с мамой. Антошкой соглашалась именовать себя только в шутку, а на самом деле была Антони или даже Ани. С ударением на последнем слоге. Как многие чуточку вздорные женщины, была она чернявой, худой и верткой, и загар к ее коже почти не прилипал — только с помощью специального крема на ореховом масле.
— Вот и неправда, — мягко возразил ей Сергей. — Смотри, чего я в прабабкиных закромах нашел. Там таких штук еще много.