Черный ворон
Шрифт:
Ванечка все откладывал решительный разговор с родителями. Он предвидел большой и тяжелый конфликт, а вся его миролюбивая, робкая натура стремилась всяческими способами уходить от конфликтов. Еще больше он опасался, что его поставят перед жестким выбором – выбором, которого он ни за что не хотел делать. У него не было ни малейших сомнений, что мать не примет Таню, а отец, как всегда, примет сторону матери.
Семейное будущее единственного сына было для Марины Александровны самым чувствительным местом. В последний год она хотя бы раз в неделю непременно задавала Ванечке один и тот же якобы шутливый вопрос:
– И когда ты у меня женишься?
Разумеется, она прекрасно понимала, что для молодого человека двадцать один год – отнюдь не тот критический возраст, перевалив который он становится в глазах окружающих безнадежным старым холостяком. Ее вопрос был, в сущности, совсем о другом: ей необходимо было удостовериться, не появились ли у сына какие-нибудь свои, несанкционированные планы на сей счет. Таковые планы следовало либо пресечь в зародыше, либо поставить под свой неукоснительный контроль. Отсутствие матримониальных видов у Ванечки успокаивало Марину Александровну – это означало, по ее мнению, что он пока еще полностью открыт для ее внушения.
Еще с Ванечкиного десятого класса Марина Александровна присматривалась к девочкам, так или иначе его окружавшим. Она знала, что он дружен с Леночкой Черновой, дочерью самого Дмитрия Дормидонтовича, но ничего сколько-нибудь похожего на «чувство» между ними нет. Знала она и про его школьные безответные влюбленности – в Таню Захаржевскую, юную сестричку друга Никиты, в одноклассницу Люду Соловьеву. Она понимала, что все это пустяки, подростковые увлечения, но в принципе не возражала бы, если бы эти увлечения получили дальнейшее развитие – обе девочки были из приличных семей, воспитанны, хороши собой, особенно Таня. Марине Александровне даже чуть-чуть взгрустнулось, когда она узнала, что Люда рано вышла замуж и переехала в Москву. Зато она обрадовалась, когда на последний Ванечкин день рождения ненадолго заскочила Таня поздравить именинника. Выяснилось, что они с Ванечкой учатся на одном факультете. На другое утро за завтраком мать завела разговор о достоинствах Никитиной сестры, и Ванечка восторженно подхватил эту тему. Но этим все и ограничилось.
Когда к концу десятого класса стало окончательно ясно, что Ванечка намерен поступать на филологический, Марина Александровна горячо поддержала его решение и пресекла все возражения мужа, ворчавшего, что мужик должен заниматься машинами, железом, а всякие там Блоки, Брюсовы и прочие футуристы – это бабское дело. Павел Иванович угрюмо замолчал, а Марина Александровна принялась устраивать сына на престижный факультет, где учатся девочки из лучших семей города и где ее сыну предоставляется великолепная возможность составить блестящую партию.
В годы своего студенчества Ванечка несколько разочаровал ее – он почему-то упорно не водился не только с девочками из лучших семей, но и с девочками вообще, предпочитая компании молодых людей с явно алкоголическими наклонностями. Новых друзей сына она на дух не переносила, и Ванечка постепенно перестал приглашать их к себе, да и сам стал появляться домой все позже и все более настаканенным. На другой день он получал выволочку от родителей, клялся и божился, что больше никогда и ни капли. Примерно через неделю все повторялось снова.
Ванечкина дурная наклонность тревожила Марину Александровну безмерно. Но особенно не давал ей покоя один аспект проблемы – она панически боялась, что Ванечка спьяну спутается с какой-нибудь шалашовкой без ленинградской прописки, которая наградит его дурной болезнью или, еще того хуже, начнет предъявлять права на него и его жилплощадь. Эта мысль стала настоящим пунктиком Марины Александровны. Когда Ванечка возвращался с очередных пьяных гастролей, она с особым волнением высматривала на его физиономии следы губной помады, старалась вынюхать малейший след запаха духов. Но Ванечка был морально устойчив – от него несло только винными парами и еще табачи-щем. Утренние проработки тоже стали вестись под этим углом: в какой компании пил, были ли девки, если да – то кто такие, откуда, как зовут и в какие отношения они порывались вступить с Ванечкой.
– Да что ты, мам, да ничего не было, я только с Житником и с Бароном по две кружечки... – бубнил Ванечка.
– Точно ничего? А ну-ка, посмотри на меня! Ничего, говоришь?
Она ему верила – похмельный Ванечка был на ложь неспособен. И проблема чуть утратила остроту.
Разумеется, Марина Александровна принимала меры не только оборонительного, но и наступательного характера. То приглашала знакомых с дочерями подходящего возраста, то таскала Ванечку с собой в гости к таким знакомым – все безрезультатно. Четыре года подряд она доставала ему на зимние каникулы путевки в лучшие дома отдыха, куда далеко не всякий родитель может определить свое чадо – ВТО, Дом архитектора, Дом композитора. Ванечка возвращался оттуда насквозь проспиртованный, а по части новых знакомств обзаводился лишь новыми собутыльниками.
И вот на таком-то психологическом фоне Ванечке предстояло ввести в дом свою Таню – штукатура-маляра с восемью классами образования, из лимитной общаги, без отца, без матери, при одной лишь сводной сестре – птичнице из новгородской деревни. Мать попросту откажется видеть, какая Таня красавица и умница, откажется понимать, что, повстречавшись с Таней, ее сын уже не может быть счастлив ни с какой другой. И Ванечка твердо решил, что поставит родителей перед уже свершившимся фактом, а там, как говорится, стерпится-слюбится.
С Таней Ванечка не делился своими затруднениями, считая, что может этим обидеть ее. А она просто не сознавала, что вместе с мужем приобретает еще и свекровь со свекром, становится предметом еще и семейных взаимоотношений. Да и откуда – предыдущая жизнь не подготовила ее к мыслям на эту тему. Она, конечно, знала, что у Ванечки есть родители, но никакого практического смысла эти знания для нее не имели. Естественно, она написала Лизавете о Ванечке, о том, что в январе они поженятся, и получила от сестры короткое корявое письмо с благословением.
У Ванечки же был только один человек, которому он мог открыться, – Поль, Павлик Чернов, предводитель школьных «мушкетеров». Ванечка дождался его у проходной того института, где работал Поль, и по пути до метро рассказал ему о Тане, о предстоящей свадьбе, о том, что пока все это нужно держать в секрете от родителей, особенно от матери. Поль, прекрасно знавший нрав и обычай отцовской секретарши, не мог не согласиться с линией поведения, взятой Ванечкой.
– Ты прав, старик. Я тоже думаю, что лучше пусть она обо всем узнает задним числом. Конечно, ей это не понравится, так что без сцены у фонтана не обойдется, но потом все образуется. Когда вам назначено?