Черный всадник
Шрифт:
Оттолкнув Арсена от себя, он действительно дал ему леща по спине и вытер кулаком мокрую щеку. Чувства поляка были так непосредственны и искренни, что Арсен, смеясь, схватил его за плечи и чмокнул в жёсткие, как спицы, усы.
— Благодарствую, Мартын! Благодарствую, брат! — поклонился он и сразу посерьёзнел. — Думаю, вы пожаловали сюда не надолго?.. Дело сделано, пора, пожалуй, прощаться с хозяином этих покоев?
Все повернулись к Юрасю Хмельницкому. Гетман сник за столом, затравленно поглядывая на засыпанных снегом казаков, которые невесть как появились
— Челом тебе, пан гетман! — выступил вперёд Палий. — По правде сказать, не чаял я уже когда-либо свидеться с тобой. Но вот довелось. Недаром говорят, гора с горою не сходятся… Почитай, лет семнадцать минуло с тех пор, как в последний раз видел тебя…
— Ты кто? — хрипло спросил Хмельницкий.
— Был когда-то казаком Нежинского полка… Помнишь такой?
— Помню…
— А теперь вольная птица: абшит получил… И стал запорожцем…
— Чего ты хочешь от меня?
— Ничего!.. Вот вызволил товарища, гляжу на тебя — неужели ты и впрямь сын Богдана?
— То есть?..
— Не верится… Если б гетман увидел, что ты натворил на Украине, выродок, он тебя сам, своими руками, задушил бы, как паршивого щенка!
— Ты пришёл убить меня?
Они прямо смотрели друг другу в глаза. Почти ровесники. Палий, правда, был на несколько лет старше, но выглядел моложе гетмана. Один из них снискал славу великого неудачника в личной жизни, разорителя и губителя отчизны, мучителя и безжалостного убийцы; второй ещё не был знаменит и даже не подозревал, что станет известнейшим человеком на Украине и самой светлой личностью её истории того времени.
И вот судьба свела их и поставила друг против друга: немощного, слабовольного Юрася Хмельницкого и высокого, могучего, как дуб, сильного духом Семена Палия.
Увидев, как расширились от ужаса глаза гетмана, Палий горько улыбнулся и сказал:
— Честно говоря, ты давно заслужил виселицы, Юрий!
— Почему ты меня так называешь?!
— Ведь мы товарищи… Вылетели из одного гнёзда: киевская коллегия — наша alma mater.
— Ты учился вместе со мной в коллегии?
— Да, только на два или на три года я был старше. Кстати, здесь, в Немирове, жил ещё один твой товарищ и соученик по коллегии…
— Кто же это?
— Ты его хорошо знаешь — Мирон Семашко…
— Мирон Семашко?
— Да, да, тот, которого ты приказал лупцевать палками по ногам и кинул в зловонную яму.
— О боже!
— Мы вытащили сейчас его, чуть живого, из ямы. Изувер… За одного Мирона тебя следовало бы распять! А скольких людей ты загубил вместе со своими турками да татарами — и не счесть!..
Юрась дрожал, все ниже опуская голову. Каждое слово казака звучало смертным приговором, и Хмельницкому становилось ясно, что пощады не будет.
На время в комнате наступила тишина. Все смотрели на сгорбленную спину гетмана, на его склонённую голову с чёрным чубом, уже покрытую серебристым инеем, на бледное, точно у мертвеца, лицо и тонкие кисти рук, безжизненно лежащие на столе, а видели — безусловно, каждый по-своему — сожжённые города и села, татарские чамбулы, рыскающие по Украине, вереницы невольников и невольниц, тысячи трупов, разбросанных по степям и обглоданных волками и одичавшими собаками. И каждый понимал, что перед ними сидит человек, на совести которого значительная часть этих бедствий. И какими бы высокими, по его соображениям, целями он ни руководствовался, оправданий всему этому нет.
Тишину нарушил Палий:
— Гетман, оглянись вокруг: что ты сделал с отчизной? Что оставил после себя?.. Одни руины! Страшные руины… И кто знает, найдётся ли сила, которая сможет поднять этот край из руин?.. А все началось с тебя да Выговского. Это вы своими изменами погубили творение рук Богдана! С вас начались все несчастья нашего народа! А ведь имели же войско, силу, власть… Эх!.. Дурные, неразумные головы… Но не бойся, мы не убьём тебя… И знаешь, почему?
Юрась долго сидел неподвижно. Потом, видимо, до его сознания дошли последние слова казака, и он медленно поднял голову. Однако не проронил ни слова. В глазах читался вопрос «почему?», да где-то в глубине их вспыхнула искоркой надежда.
— Потому, что ты сын Богдана! — со значением сказал Палий. — Только ради светлой памяти отца твоего даруем тебе сегодня жизнь!.. Так, друзья? Что скажешь, Арсен?
— Я согласен… Но как с ним быть! Оставить здесь небезопасно: сразу же после нашего ухода поднимет шум… Может, связать?
Все задумались. Но тут вперёд подался Спыхальский:
— В яму его, сучьего сына! В яму!.. Нех испробует, как там солодко! — загремел его голос. — Хоть на едну ночь в яму!
— А и вправду, это мысль! — поддержал поляка Роман.
Палий и Арсен не возражали.
Казаки дружно подхватили гетмана под руки и, пригрозив, что при малейшем сопротивлении или попытке позвать на помощь ему всадят нож под ребро, вывели на площадь. Здесь лютовала вьюга. Ветер с бешеным посвистом проносился в закоулках между строениями, занося все снегом. Нигде не видно было ни души.
Спыхальский с Романом отодвинули мат. Арсен начал сапогами отгребать снег, чтобы достать лестницу. Но Спыхальский не стал ждать, толкнул Юрася в спину, и тот, глухо вскрикнув, полетел вниз.
— Ну, как там — не жёстко, пан? — нагнувшись, спросил поляк и прислушался. Из ямы донёсся стон. — А-а, живой-здоровый, чтоб тебя черт забрал… Вот и добре! Испробуй, как тутай живётся, шельма… Жаль, что ныне все узники поутекали, а то они намяли бы тебе бока, уж будь уверен!
Он быстро накинул на яму мат, который сразу же стало укрывать снегом.
11
Оставаться на Выкотке дальше было опасно: каждую минуту стража могла обнаружить запорожцев и поднять тревогу. Поэтому, не мешкая, Арсен забрал мать и дедушку и, подавленный страшным известием об исчезновении Златки и Стёхи, покинул с товарищами крепость.