Черный всадник

Когда на меня впервые вышел Роберт Уилсон и Театр «Талия» из Гамбурга с тем, чтобы я занялся «Черным Всадником», я был заинтригован, польщен и испуган. Времени это требовало обширного, а расстояние, которое мне пришлось бы преодолевать туда и обратно, было проблематично, но после встречи в отеле «Рузвельт» в Голливуде я убедился, что мне брошен волнующий вызов, а от возможности поработать с Робертом Уилсоном и Уильямом Берроузом просто грех было бы отказаться. Я видел только одну постановку Уилсона, «Эйнштейн на Пляже» в Бруклинской Академии Музыки, и она меня втянула в сон такой силы и красоты, что и много недель спустя я все еще не мог проснуться до конца. Сценические образы Уилсона позволили мне заглянуть в окна и увидеть ошеломляющую красоту, изменившую мне глаза и уши навсегда. Уилсон — изобретатель, путешествующий в глубочайшие чащобы разума и духа в поисках открытий, и процесс его работы невинен и уважителен. В своих мастерских на первом этапе он требует от всех участников войти в его мир и так же ценить то, что они туда приносят, как и то, что оставляют снаружи. Я несколько волновался насчет нашей совместимости, поскольку его процесс казался мне уже таким развитым, а я был в новой для себя стране, поскольку работал в Гамбурге, Германия, Дождливые Улицы, церковные колокола и железнодорожный вокзал. К моему удивлению, наши отличия стали нашей силой. Каждое утро я приносил на репетицию песни и музыку, над которыми работал предыдущим вечером в студии у Герда Бесслера.

Я выбрал Грега Коэна, чтобы он работал над аранжировками со мною вместе, формовал музыку, подбирал оркестр, собирал звуки и записывал черновые пленки за ночь до репетиции. Грег — мультиинструменталист, с которым я имею удовольствие работать и на гастролях, и в студии уже лет пятнадцать или даже больше. «Музыкальная Фабрика» Герда Бесслера — то место, где родилось большинство идей партитуры. Герд Бесслер — необычайный музыкант и звукоинженер, и значение его опыта и предыдущей работы в Театре «Талия» трудно было переоценить. Именно его неистощимая энергия и верность спонтанности и духу приключений на его «Музыкальной Фабрике» сыграли свою роль, и вместе мы каждый вечер придумывали свежий материал, чтобы утром принести его на репетицию. Грег Коэн был бесстрашным сотрудником и помог мне вырасти музыкально, к тому же, запас его идей был неистощим, когда (часы долги, кофе остыл, булочки черствы и некуда прилечь). Герд, Грег и я были сердцевиной музыкального отдела на ранних стадиях постановки, и мы вместе обрабатывали пленки вот таким вот грубым образом, даже и не предполагая, что они когда–нибудь выйдут в свет, а это давало всем нам невинность и свободу наплевательского отношения к общепринятой технике звукозаписи, ведь мы вынуждены были работать под дулом пистолета, чтобы приносить на карнавал Уилсона каждое утро что–либо завершенное. Хотя в эту подборку включены и другие записи материала, сделанные в Калифорнии четыре года спустя, дух записи вот в этой манере совместно с Грегом Коэном и Гердом Бесслером в Гамбурге был ключевым камнем общего ощущения песен. То, что нас при сочинении и аранжировке вдохновляли театральные образы Уилсона, было бесценным для всего процесса — мечта любого автора песен. «Оркестром Черного Всадника» («Группой Дьявольского Рубато») были Ханс–Йорн Брандененбург, Волкер Хемкен, Хеннинг Штоль, Кристоф Мойниан, Дитер Фишер, Джо Бауэр, Франк Вульфф и Штефан Шафер. У них у всех карьеры были различными: кто–то пришел из строго классического мира, кого–то обнаружили играющим на станции, — и им пришлось несколько привыкать к моему грубому образу работы, а мне пришлось учить язык, чтобы с ними общаться и все же сохранять живьем спонтанность. Их слышно на некоторых песнях этого сборника. Но записываться с ними больше оказалось сложно из–за времени и расстояния. Все они героически были преданы этому делу, внесли огромный вклад и стали тем театральным оркестром, о котором я всегда мечтал. В Калифорнии, возможно, четыре года спустя, я собрал другой оркестр, основанный на тех же принципах, что и «Группа Дьявольского Рубато», с тем же самым инструментарием, чтобы вновь посеять гамбургские семена. Он представлен во многих песнях: «Счастливый День», «Русский Танец», «Собью Луну», «Масляная Ночь», «Госпельный Поезд (Орк.)», «Охотник–Мазила», «Правильные Пули» и «Черный Ящик». Группа, образованная в Калифорнии, вся состояла из сан–францисских музыкантов, и, хотя мы начали работатьпо нотам, медленно я начал осознавать, что для эффективного продолжения работы нам необходим более грубый подход, и вскоре мы забросили большую часть партитуры и стали работать по пленкам и собственной интуиции. Все участники группы «Западное Рубато» были полны решимости «офранкенштейнить» музыку и превратить ее в нечто вроде прекрасного крушения поезда. Мы записывались в холодном сарае, с плохим светом и без перекуров — для того, чтобы вдохнуть в музыку новую жизнь. «Госпельный Поезд (Оркестровка)» был записан после изматывающего дня дисциплины, пьеса гавкалась так, будто ее играет гаражная банда, а весь оркестр обезьянничал как паровоз, несущийся в Преисподнюю, то был волнующий момент для всех нас, и даже фаготист хотел послушать его еще разок. Все они — бесстрашные музыканты, желающие и стремящиеся работать. С Гамбургским Оркестром, группой из Калифорнии и первоначальными записями, сделанными с Грегом Коэном и Гердом Бесслером, мы пытались найти музыку, которая могла бы сном войти в чащобу образов Уилсона и быть абсурдной, ужасающей и хрупкой. Я надеюсь, что эти три вещи донесены в настоящем собрании песен. Актеры в постановке «Черного Всадника» театра «Талия» были такого калибра, который мне в жизни никогда не встречался: бесстрашные, неутомимые, безумные и способные заходить очень глубоко при зачастую сложных обстоятельствах (холодный кофе, черствые булочки и некуда прилечь), они взяли песни и оживили их, и песни оживили их самих. Я никогда не работал композитором, который должен оставаться за пределами представления, и учить их песням было для меня таким же образованием, как и для них. Они походили на состарившихся детей и изумляли меня своей готовностью и силой воображения — в этом сборнике пою я, но в каждом моем исполнении есть вещи, которым я научился по их интерпретациям. Уильям Берроуз был непоколебим как металлический стол, и его текст стал той ветвью, на которой болтался наш узелок. Его разрезанный текст и открытый процесс поиска языка для этой истории стали той рекой слов для меня, из которой я мог черпать стихи для песен. Он дал пьесе мудрость и голос, вплел их в нее целиком. Неким образом это странное сборище людей смогло создать восхитительную театральную постановку, ставшую небывало успешной в Гамбурге, в Театре «Талия», и объездила весь мир, идет до сего дня и оказала мне честь сделать меня своей частью.

Том Уэйтс Лос–Анжелес, сент. 1993.

Жил да был один старый лесник, со своей женой и дочерью. И когда пришла пора дочери его выходить замуж, выбрал он ей охотника, ибо старел он и не желал, чтобы дело его умерло. Но дочь его уже любила другого, и, к несчастью, не был он охотником, а служил конторщиком, и отец ее никак не хотел благословлять их союз. Но дочь во что бы то ни стало решил выйти замуж только за того, кого любила, поэтому сказала ему: «Если сможешь доказать свою меткость охотничью, отец мой позволит нам жениться».

И вот ушел конторщик в лес, и взял ружье с собою, и мазал он, куда бы ни целился, и принес домой одного лишь стервятника.

Отец не одобрил их брака, и всё уже казалось без толку, но конторщик был полон решимости восторжествовать. И когда ушел он в лес в следующий раз, явился ему дьявол и предложил горсть волшебных пуль, и пулями этими мог поразить он всю дичь, в какую бы ни целился, даже с закрытыми глазами. Но дьявол предупредил его, что «некоторые пули тут для тебя, а некоторые — для меня». А день свадьбы, между тем, все ближе и ближе, и конторщик заволновался, ибо должно было состояться в тот день состязание в стрельбе, и он боялся, что волшебных пуль ему не хватит. Хоть и предупреждали его, что «сделку с дьяволом только глупец заключает», вышел он на развилку дорог, и дьявол предстал пред ним, как и раньше, и дал ему еще одну волшебную пулю. В день свадьбы прицелился конторщик в деревянную голубку, и под взглядом дьявола описала пуля круг среди толпы гостей и попала точно в цель — но не в голубку деревянную. В невесту попала, в любовь его единственную, и закончил конторщик дни свои в приюте для умалишенных, неистовствуя в яростном безумии своем среди остальных психов на карнавале дьявола.

Дамы и господа, Гавань Чудес Гарри горда представить вам сегодня в Большом Шапито — Человеческие Диковины. Правильно, вы увидите Трехглавого Младенца, вы увидите мозг Гитлера, увидите Лию Графф — германскую карлицу, сидевшую на коленях у Дж. П. Моргана. Вы увидите Присциллу Бахано — женщину–мартышку, Жо–Жо — пёсьелицего мальчишку, Джима Милтона Малоуна — человека–скелета. Да, дамы и господа, вы увидите Грэйс МакДэниэлс — женщину с лицом мула, а она — самая приятная женщина на свете. Сегодня вечером в Большом Шапито, никогда раньше не демонстрировались, и если у вас непорядки с сердцем, мы вас предупреждали, будьте любезны. Не забудьте навестить наш бар с закусками в Чарльстонском Гроте. Торг там неуместен. Не имеет силы там, где запрещено законом. Вы увидите Тюльку — мальчишку–тюленя с ластами вместо рук, вы увидите Джонни Эка — человека, родившегося без тела. Он ходит на руках, у него свой оркестр, и он — отличный пианист. Увидите Герда Бесслера — живую подушку для булавок, и не забудьте, что сегодня — дамский вечер в Гавани Чудес у Гарри. Вы увидите Ко–Ко — девочку–птицу, Мортандо — человека–фонтана, подходите чуточку поближе, дамы и господа, и не робейте, залезьте поглубже к себе в карманы. Вы увидите Радиона — человеческий торс. Из глубины джунглей Африки. Дамы и господа, Гавань Чудес Гарри. Дамы и господа…

Давай махнем вместе с Черным Всадником Я жду тебя давно Приляг в гнездо к черному стервятнику Кровь пьется как вино Садись в седло же разве негоже снять с себя кожу и поплясать в одних костях Так садись скорей к Черному Всаднику Повеселимся всласть Подходите поближе, дамы и господа, готовьте билетики на проверку, детям до двенадцати лет скидка… Сниматься с якоря с Черным Всадником Твоя кровь — как заряд Вас брошу в Гарлеме с Черным Всадником Где пули так блестят Таков урок взведешь курок закружит кровь как ленты в волосах Садись в седло к Черному Всаднику Повеселимся всласть Давай махнем вместе с Черным Всадником Вот он тебя зовет Садись в седло к Черному Всаднику Тебя подарок ждет Здесь яств не счесть мы будем есть почту за честь поднять твой скальп как бокал Садись скорей же к Черному Всаднику Повеселимся повеселимся повеселимся всласть

Ни звезд, ни огней Ни машин, ни теней Ноябрь Когда верите вы В кучку мертвой листвы Да в луну цвета старых костей Не бывает молитв ноябрю Они стынут во рту Они тут не живут Ах, успел бы успех — Мы прикончим их всех, Ноябрь Загнал меня в бурелом Треплет блеклым флажком Не охота ли юшку пустить И апрелю меня уже не спасти Ноябрь Мертворожденная цепь От промокших насквозь сапог на крыльце До холодных и скользких ворон С почерневших кирпичных откосов Что не каркнут ни разу — Их промозглая юность прошла К ноябрю нет вопросов Ничего он на ветер не бросит А допроситесь — просто устанет И вас расстреляет Вместо ответа Дожить бы до лета Ноябрь Вот огонёк в лесу зажегся Хари лыбятся из дупл Как хорошо, что ты нашелся Ты ведь не будешь слеп и глуп Зря ты жопу себе студишь С трехлинейкой до земли Так и синицы не добудешь Хоть сто раз в неё пали Ведь безрассудство нужно только Чтоб дырявить облака Всё дело — в правильных патронах И первый я тебе дарю А ты в лесу поосторожней — Стёкла, гвозди, ржавый хлам Если ж не хочешь быть порожним То пули я тебе продам К чему дурить, гляди бодрее — Я глаза тебе открыл Сверкают пули, точно ложки Ведь я их заговорил А шестьдесят желаний мелких — То ж пустяк, а не цена Представь — своя златая рыбка Причем полно, а не одна Я так хочу, чтоб ты был счастлив И других желаний нет И к ложке будет своя миска И смажу я тебе мушкет И содрогаюсь я от мысли Что ягдташ твой будет пуст Я ветер сдую с твоего дула И дом твой счастлив будет пусть Как услышишь ты маримбу Музыка начнет стонать Разве негоже снять с себя кожу И в костях потанцевать Слишком жарко для комфорта И мороженого не достать Ну разве негоже снять свою кожу И в костях потанцевать Как бамбуковые бэби — На югах их не сосчитать Конечно же можно снять с себя кожу И в одних костях потанцевать

Уж вот так живот бурчит Уж вот так пчела жужжит Так нас держат на игле Уж вот так к нам липнет клей Уж вот так картошка мнётся Зуб о зуб вот так уж трётся Рынок к дьяволу несётся Уж вот так рвёт кожу кнут И осечку так дают Соус пятна оставляет Уж вот так Луна убывает Я как–то у ручья прилёг Мне сон навеял ветерок: Что весь гленн Бреннанов зарос — Шиповник и куст роз Есть в лесу дерево — Но где, вот вопрос Я свил гнездо из твоих волос Смотри, как за весну подрос Шиповник и куст роз Не знаю уж, сколько носила земля Но в гленне Бреннанов родился я А там цветут среди берёз Шиповник и куст роз Сорвал я розу, поспешил Мне в палец впился острый шип Как в жизни, всё переплелось — Шиповник и куст роз Их расцепить я захотел А в сердце пуля холодела Их за зиму не взял мороз — Шиповник и куст роз И как сойду в землицу я Спокоен и тверёз Любовь взойдёт От твоих слёз — Шиповник и куст роз