Черный замок Ольшанский
Шрифт:
Только Щука, зацепив какую-то жестянку, чертыхнулся:
— Ну, придется взять за бока Ольшанского, конечно, нынешнего, что он такое паскудство здесь развел. Наложить на него, черта, штраф. И не из колхозного кармана, а из собственного. Тогда запоет.
Остальные стояли молча. Ничего не происходило.
— Ну, где же ваши «привидения»? — с юморком спросил старшина Велинец.
Я взглянул на часы и поднял глаза к небу.
— Если я не ошибаюсь, мы их должны дождаться не сегодня, так завтра.
— Ожидать до завтра? — спросил
— Почти пошел, — проворчал я. — Ничего хорошего из этого не получилось.
— Сколько еще ожидать? — Это уже был Вечерка.
— А я никого не заставляю ждать, Микола Чесевич.
Хилинский молча дотронулся до моего локтя.
— Если я не ошибаюсь, должны быть вот-вот, — шепотом сказал он.
— Вон, — почти прохрипел Мультан, — вон замерцало что-то.
На левой стороне галереи действительно вроде бы возникло, зашевелилось что-то. А потом стали явственнее и почти неуловимо для глаза поплыли вправо две неясные тени: темная и посветлее.
— Они, — сдавленным голосом сказал Хилинский.
Это в самом деле удивляло и поражало и могло до полусмерти испугать неподготовленного.
Плывут… Плывут. Залит фантастическим призрачным светом двор. Две светлые тени и башни, которые в этом свете приобрели цвет обгоревшего и запыленного чугуна. И две стены черные. И особенно чернолоснящийся мрак на галерее, и в этой тьме движутся два призрака. Светлая фигура и темная, и их отделяет узкая полоска света.
— Не двигайтесь!
Я бросился бегом к правому входу на галерею, взбежал по ступеням и двинулся навстречу неясно-тусклым видениям.
Ближе… Ближе. И вдруг они исчезли. Тут же, возле меня. Не привидения и не призраки, просто два пятна, превратившиеся в невидимок.
— Они исчезли, — долетел со двора голос Щуки. — Но ты, ты освещен, Антон.
Я вскинул голову и замер, едва ли не ослепленный.
От звонницы костела, от диска часов прямо мне в глаза бил сноп резкого, ярко-голубого света.
— Сюда! Быстрее!
Я услышал топот ног. Через минуту все уже были на галерее.
— Взгляните! Вон! — указал я.
— Что такое, — слегка ослепленный Щука мигал глазами. — Что это такое?
— Я догадываюсь, что это, — сказал Хилинский.
— Часы, — сказал я, — действительно, старомодные, древние даже часы с боем. Только один тут тип ошибся. Здесь неподвижный «дневной» циферблат с движущимися стрелками, а подвижный — больший циферблат «лунных» часов. Он за неподвижным дневным. И он вертится, хотя и беспорядочно, потому что не до конца отремонтирован. А под ним неподвижная стрелка… И неподвижные фигуры святых.
— И что? — спросил Мультан.
— Органист и ксендз говорили мне, что там для чего-то имеется система сильных зеркальных рефлекторов… Ну вот, в определенные дни лунный луч попадает на них. Тогда и идет по галерее темная тень, от неподвижной стрелки, а за нею светлая «тень», отражение от рефлектора.
— Вот
Легла тяжелая пауза.
— Дурында ты, — сказал ему мрачно Змогитель, а потом бросил мне: — И ты не лучше. И угораздило же тебя такую сказку, красоту такую вдребезги разнести. Очень нужно оно кому-то было, твое объяснение.
Я и сам сожалел, что увидел и дал увидеть другим еще в одном явлении наш паршивый реализм.
ГЛАВА IX. Цинизм трехсотлетний и современный, смертная кара за смерть одной души из трех и святое величие одного осквернителя праха
Мы наконец приподняли с помощью рычага одну из плит «под кораблем». Было это на следующий день после нападения на меня.
Помогать пришли все вчерашние участники, да еще приплелся ксендз. В поношенной цивильной шкуре и с киркой в руке, что, как ни странно, ему шло. Ему, по-моему, все шло, этому странному человеку.
И тут произошло первое расхождение с одним из моих ночных кошмаров. Под плитой не было ямы, она была засыпана, даже забита кусками кирпича, камнями, щебнем и… мелкими кусками бетона с остатками арматуры.
Щука аж зашипел от радости, увидев это.
— Чему тут радоваться? — спросил я.
— А тому и радуюсь, что путь — верняк. Кстати, тобой и подсказанный.
С ним были еще какие-то двое дядек в штатском.
— Ну, что теперь? — спросил он у одного из них.
— А что? Пока что — пускай копает, — ответил незнакомец. — Правда. Все ж таки это как венец. И его догадок, и того, что должен был пережить.
Мы выгребали, нет, мы буквально выдирали эту позднюю пробку, что заткнула жерло давнего творила.
И наконец перед нами зазиял черный, слегка наклонный провал вниз.
Я взял фонарик и начал спускаться по сбитым, источенным временем ступенькам. Со мной спускались Сташка (я знал, после того случая с завалом, что отговаривать ее — дело напрасное), Щука, Генка, Шаблыка, один из неизвестных и ксендз, который опять увязался за нами.
Тени от наших голов плясали по стенам, по низким полукруглым сводам. Ступени были очень крутые, как на слом головы. И уже в каких-то метрах пяти ниже разобранного нами завала я остановился и указал налево.
— Ну вот. Замуровывали. И сравнительно недавно. — Я обратился к своим: — Мы разбирать это не будем. Надеюсь, это уже не наше дело. Думаю, что это дело ваше.
— Вы правы, — согласился неизвестный, — это действительно наше дело. А почему вы думаете, что замуровывали «сравнительно недавно»?
— Способ кладки, — ответил я. — И еще, они употребляли для замазывания щелей бетон. Пошли дальше.
И снова ступеньки, ступеньки, ступеньки. Снова пляска желтого и черного. Снова секут каменный потолок мечи света, которого столько лет, столько уже невыносимо долгих, смертельно тягучих лет, бесконечной их вереницы, не видели эти камни.