Черный

Райт Ричард

– Мы больше не будем, бабушка, - по привычке ответили мы и как ни в чем не бывало продолжали шалить.

Я набрал полные пригоршни мыльной пены и позвал братишку. Он повернул ко мне голову, и я плеснул в него, но он быстро нагнулся, и пена шлепнулась на пол.

– Хватит шалить, Ричард, мойся!

– Больше не буду, бабушка, - ответил я, не сводя глаз с брата и надеясь все-таки подкараулить и плеснуть в него пеной.

– Иди-ка сюда, - приказала мне бабушка, откладывая вязанье.

Смущаясь, я пошел к ней голышом через всю комнату. Она выхватила у меня из рук полотенце и принялась тереть мне уши, лицо, шею.

– Нагнись, - велела

она.

Я нагнулся, и она стала мыть мне попку. В мыслях у меня был туман, как бывает на грани яви и сна. И вдруг ни с того ни с сего я брякнул, сам толком не понимая, что говорю:

– Вымоешь, а потом поцелуй меня в зад, - произнес я тихо и совершенно не злокозненно.

Я почувствовал неладное только потому, что бабушкины руки вдруг нехорошо застыли, а потом как отшвырнут меня прочь. Я обернулся и увидел, что ее белое лицо онемело, а черные горящие глаза впились в меня. Но их странному выражению я догадался, что ляпнул что-то ужасное, по до какой степени это ужасно, я и представить себе не мог. Бабушка медленно поднялась со стула, занесла мокрое полотенце высоко над головой и хлестнула по моему голому заду со всем гневом своей оскорбленной старости. Меня точно огнем ожгло, я задохнулся от боли и стал ловить ртом воздух, потом втянул голову в плечи и заревел. Я не понимал того, что сказал, не ощущал грязного смысла тех слов, за что она меня бьет? А бабушка снова размахнулась и ударила меня с такой силой, что я упал на колени. В голове мелькнуло: надо удирать, иначе она меня убьет. Я поднялся на ноги и с ревом, как был, голый, кинулся из комнаты. Навстречу мне быстро шла мать.

– Что случилось, мама?
– спросила она бабушку.

Я остановился в коридоре, дрожа и не сводя с бабушки глаз, хотел все объяснить, но не мог и лишь беззвучно шевелил губами. А бабушка тоже словно сошла с ума, она стояла неподвижно, как статуя, в упор глядела на меня и не произносила ни слова.

– Ричард, что ты натворил?
– обратилась мать ко мне.

Я затряс головой, готовясь снова сорваться с места и бежать.

– Господи помилуй, да что тут у вас стряслось?
– спрашивала мать, глядя то на меня, то на бабушку, то на брата.

Бабушка вдруг сникла, пошатнулась, швырнула полотенце на пол и заплакала.

– Он... я ему мыла... вон там...
– заливаясь слезами, бабушка показала, где, - а он, этот черномазый дьяволенок...
– От оскорбления и гнева ее всю трясло.
– Он велел мне поцеловать себя в то самое место, когда я его вымою.

На сей раз онемела мать.

– Не может быть!
– наконец вскричала она.

– Еще как может, - прорыдала бабушка.

– Нет, такого он сказать не мог!
– решительно возразила мать.

– Еще как мог, - всхлипнула бабушка.

Я слушал, и до меня смутно начало доходить, что я совершил нечто чудовищное и теперь уже ничего не исправишь, не вернешь слов, которые сорвались с моего языка, хотя я отдал бы все на свете, чтобы уничтожить их, перечеркнуть, забыть, перенестись на несколько минут назад, когда они еще не были сказаны. Мать подняла с пола полотенце и двинулась ко мне. Я с визгом метнулся в кухню, она за мной, тогда я выскочил на крыльцо и побежал в темноте по двору, натыкаясь то на забор, то на деревья, разбивая в кровь ноги о корни и отчаянно вопя. Я не мог судить о тяжести содеянного мною, мне казалось, я совершил преступление, которое нельзя простить. Знай я, как именно мать с бабушкой поняли мои слова, я никуда не стал бы удирать и спокойно принял назначенную мне кару, а я решил - все, я пропал, со мной сделают неизвестно что, и потому обезумел от страха.

– Пойди сюда, негодник, пойди, дурак!
– звала меня мать.

Я прошмыгнул мимо нее в дом, пулей пролетел по коридору и забился в темный угол. Тяжело дыша, мать кинулась на меня. Я юркнул вниз, пополз, вскочил на ноги и снова бросился наутек.

– Зря стараешься, голубчик, не поможет, - говорила мать.
– Все равно я тебя сегодня отстегаю, умру, но отстегаю!

Она снова рванулась ко мне, и снова я успел отскочить, тяжелый жгут мокрого полотенца просвистел мимо. Я вбежал в комнату, где стоял братишка.

– Да что случилось-то?
– недоуменно спросил он: ведь он не слыхал моих слов.

Губы мне ошпарил удар. От боли я завертелся волчком. Теперь я попался в лапы к бабушке! Она влепила мне подзатыльник. Тут в комнату вошла мама. Я упал на пол и залез под кровать.

– Вылезай сейчас же!
– приказала мать.

– Не вылезу!
– вопил я.

– Вылезай, не то изобью до полусмерти!

– Не вылезу!

– Позови отца, - сказала бабушка.

Я затрясся. Бабушка послала братишку за дедом, а деда я боялся пуще смерти. Это был высокий жилистый негр, угрюмый и молчаливый. Когда он сердился, то так страшно скрежетал зубами, что кровь стыла в жилах. Во время Гражданской войны дед сражался в армии северян, и по сей день в его комнате, в углу, стояла заряженная винтовка. Он был убежден, что война между штатами вот-вот вспыхнет снова. Я слышал, как братишка выскочил из комнаты, и понял, что сию минуту явится дед. Я сжался в комочек и застонал:

– Не надо, пожалуйста, не зовите...

Пришел дед и велел мне вылезать из-под кровати. Я не двинулся с места.

– Вылезайте, молодой человек, вылезайте, - повторял он.

– Не вылезу!

– Ты, видно, хочешь, чтоб я принес винтовку?

– Нет, сэр, не надо! Пожалуйста, не убивайте меня!

– Тогда вылезай!

Я не шевельнулся. Дедушка взялся за спинку и подвинул кровать. Я вцепился в ножку, и меня поволокло вместе с ней. Дед схватил меня за ногу, но я не сдался. Он двигал кровать то в одну сторону, то в другую, а я стоял на четвереньках под самой серединой кровати и ползал вслед за ней.

– Вылезай, паршивец, ух, как я тебя выпорю!
– кричала мать.

Я не шевелился. Снова поехала кровать - я пополз следом. Я не думал, не размышлял, не рассчитывал, я просто повиновался инстинкту: мне грозит страшная опасность, нужно ее избежать, вот и все. Наконец, дедушка махнул на меня рукой и ушел.

– Прячься не прячься - все равно выпорю, - сказала мать.
– Хоть месяц там сиди, а свое получишь. И есть тебе сегодня не дам.

– Да что он сделал-то?
– допытывался братишка.

– Сделал такое, за что убить мало, - сказала бабушка.

– А что это такое?
– не отставал братишка.

– Хватит болтать, ложись лучше в постель, - велела ему мать.

Уже давно наступила ночь, а я все сидел под кроватью. Все в доме заснули. Мне так хотелось есть и пить, что я решил вылезти, а когда вылез и встал на ноги, то увидел в коридоре мать - она ждала меня.

– Иди в кухню, - приказала она.

Я пошел за ней в кухню, и там она меня высекла, но не мокрым полотенцем, потому что дедушка это запретил, а розгой. Она била меня и требовала, чтобы я признался, где я слышал эту похабщину, а я ничего не мог сказать ей, и от этого она лишь пуще разъярялась.