Черный
Шрифт:
– Это солдаты, - сказала мать.
– А кто такие солдаты?
– спросил я.
– Люди, которые воюют друг с другом на войне.
– Зачем они воюют?
– Их страна велит им.
– А что это за длинные черные штуки у них за плечом?
– Ружья.
– А что такое ружье?
– Оружие, из которого стреляют.
– Как револьвер?
– Да.
– А из него можно убить?
– Можно, если пуля попадет в сердце или в голову.
– А кого эти солдаты собираются убивать?
– Немцев.
– А кто такие немцы?
– Наши враги.
–
– Люди, которые хотят убить нас и забрать себе нашу страну.
– Где они живут?
– За морем. Я же тебе говорила, что идет война, ты не помнишь?
Она действительно говорила мне о войне, я вспомнил, только тогда я не обратил на это внимания. Я спросил мать, из-за чего мы воюем, и она стала рассказывать мне об Англии, о Франции, о России и Германии, о том, как гибнут люди, но все это было так далеко от меня и так огромно, что не вызвало во мне ни жалости, ни интереса.
В другой раз я играл возле дома и, взглянув случайно на дорогу, увидел медленно бредущее стадо слонов - по крайней мере я решил, что это слоны. Я не почувствовал леденящего ужаса, который на меня напал при виде солдат, ибо эти странные существа двигались медленно, в их облике не было ничего пугающего. Но на всякий случай я ретировался к крыльцу, готовясь задать стрекача, если они окажутся не столь безобидными. Слоны были уже в нескольких шагах от меня, и вдруг я увидел, что лица-то у них совсем как у людей! Уставившись на них во все глаза, я начал соображать, что бы это такое могло быть? По обе стороны дороги двумя колоннами тянулись существа, очень похожие на людей, я видел несколько белых лиц и великое множество черных. Белые лица принадлежали белым, и одеты эти белые были обыкновенно, а вот на неграх такая одежда, что я и принял их за слонов. Наконец странные существа поравнялись со мной, и я увидел, что ноги черных скованы кандалами, а на руках - тяжелые цепи, которые при движении негромко, мелодично позвякивали. Черные существа копали канавы по обочинам дороги, копали молча, без единого слова, слышно было лишь, как они крякают, поднимая полные лопаты земли и кидая ее на середину дороги. Одно из этих существ повернуло ко мне свое черное лицо.
– Что это вы такое делаете?
– шепотом спросил я, не зная, можно ли с ним разговаривать.
Он покачал головой, с опаской покосившись на белого, и продолжал копать. И вдруг я увидел, что за плечом у белых длинные черные палки ружья! Когда они наконец прошли, я как сумасшедший бросился в дом.
– Мама, мама!
– кричал я.
– Что такое?
– отозвалась мать из кухни.
– На улице какие-то странные слоны!
Она подошла к двери и удивленно посмотрела на меня.
– Слоны?
– Ага. Иди посмотри. Они чего-то роют.
Мать вытерла фартуком руки и побежала на крыльцо, я за ней, в надежде, что она объяснит мне поразительное явление, которое я наблюдал. Мать выглянула на улицу и покачала головой.
– Нет, это не слоны.
– А кто же?
– Каторжники.
– Кто такие каторжники?
– Сам видишь - люди, которых сковали цепью и заставляют работать.
– Почему?
– Потому что они провинились, и их за это наказали.
– А что они сделали?
– Не знаю.
– А почему они так одеты?
– Чтобы не убежали, - объяснила мать.
– Полосатую одежду носят только каторжники, все это знают.
– А почему белые не в полосатом?
– Потому что это охранники.
– А на белых когда-нибудь надевают арестантскую одежду?
– Надевают.
– Ты хоть раз видела?
– Нет, ни разу.
– А почему так много негров в арестантской одежде?
– Потому что... потому что негров наказывают строже.
– Кто - белые?
– Да.
– Почему же тогда все негры не бросятся на белых и не прогонят их? Ведь черных-то больше...
– У белых ружья, а у негров их нет.
– Мать поглядела на меня и спросила: - Почему ты их слонами-то назвал?
Я и сам не знал почему. Но потом, размышляя о черно-белой полосатой одежде негров, я вспомнил, что в Элейне у меня была книжка и в ней цветные картинки с изображением африканских и индийских животных и их названия. Особенно меня поразили зебры, казалось, их кто-то нарочно так раскрасил. Я также подолгу рассматривал слонов, и в моем сознании слоны и зебры прочно связались друг с другом, поэтому, когда я увидел арестантов в полосатой, как шкура зебры, одежде, я подумал: "Это африканские слоны!"
Прошло какое-то время, и мать объявила, что мы снова уезжаем, возвращаемся в Уэст-Элену. Она устала от религиозных обрядов, которые так строго соблюдались в бабушкином доме: пять раз в день, а то и больше, семья собиралась на молитву, никакого послабления здесь бабушка не допускала; она требовала, чтобы все ложились спать с заходом солнца и вставали с рассветом, до одурения читали вслух Библию; каждый раз, сев за стол, нужно было непременно возблагодарить господа, субботу она считала священным днем отдохновения, и никто в ее доме не смел в этот день работать. А в Уэст-Элене мы сами будем хозяева в своем доме - после того, как бабушка столько месяцев подряд пеклась о спасении наших душ, эта перспектива нас очень привлекала. Конечно, я был рад путешествию. Мы снова сложили вещи, простились с родными, сели в поезд, и он привез нас обратно в Уэст-Элену.
Жилье мы сняли в домишке возле сточной канавы, в нем было всего две квартиры. Крысы, кошки, собаки, гадалки, калеки, слепые, проститутки, торговцы, сборщики квартирной платы, дети - всем этим буквально кишел наш квартал. Против нашего дома находилось огромное депо, где мыли и ремонтировали паровозы. Здесь день и ночь шипел стравливаемый пар, гулко клацала сталь, звонил колокол. Все заволакивали клубы дыма, сажа летела в дом, попадала на простыни, в еду; воздух был пропитан запахом мазута.
Босые, с непокрытой головой, мы часами простаивали с братишкой в толпе таких же, как мы, соседских ребятишек-негров, наблюдая, как рабочие залезают в огромную черную топку паровоза, поднимаются на крышу, копошатся под колесами. Когда никто не видел, мы забирались в будку машиниста, кое-как дотягивались до окошка и глядели вдаль, представляя себе, что мы уже выросли и стали машинистами, и вот сейчас ведем огромный состав, ночь, гроза, а нам надо во что бы то ни стало доставить пассажиров домой целыми и невредимыми.