Черти-Ангелы
Шрифт:
И какое тебе до этого дело, правда же? Не переживаешь, что мы теряем время, когда каждый миг на счету. Возможно, твоё сердце не колотится так громко, как моё, будто стучат сотни шахтёрских касок об асфальт в дни забастовок. И не бледнеешь каждый раз в страхе, что все, все, вокруг услышат стук и будут усмехаться. Но тогда зачем приезжал семь дней подряд? Зачем улыбался? Где ты вообще взялся на мою голову?
«Начать, пожалуй, нужно с тех злополучных кустов. Понадобилось, блин, мне разглядеть поближе кумира молодёжи. Не, Дневник, ну все девчонки по нему сохнут, и мне ж надо. Конечно, мы с Оксанкой
Подруга тыкала пальцем в чью-то рубашку, я ухмыльнулась:
– Действительно, красавец. Особенно – спина. Какие лопатки! И живописная клетка. А заднее колесо – глаз не оторвать.
Оксана прыснула в кулак. А я медленно обводила взглядом компанию – ну, что за невезение, и вдруг словно споткнулась. Душа ёкнула и красная волна накрыла с головой по самые уши, будто меня поймали с поличным за чем-то нехорошим – ты в упор смотрел в нашу сторону. Представила, что увидел со стороны: девчонки, две жирафы, тянули шеи из зарослей – стыд-то какой!
«Я – кубарем, Оксанку выпихнула, шум-гам – чисто воробьи ^a кустах. Потом подружки отправили меня к Лене за семечками, а это, значит, перейти дорогу к своему двору на глазах у мальчишек. Попёрлась. И, конечно, посередине дороги подвернула ногу. Упала, такая деловая, в пыль. Сижу. Подвоха в этот раз от судьбы я не ожидала. Хотя, когда было по-другому? Как говорит бабушка, не в говно – так в Красную Армию!».
Ты подъехал и подал руку. Помог подняться. Господи, какой тут ковбой Мальборо, девчачий идеал, где он, ау! – когда на меня смотрит всё небо мира?
«Он такой! Не знаю, как сказать, Дневник? Взглянешь – ничего нет, самый обычный. На голове – солома, нос – картошкой, весь в веснушках. Ни толстый, ни тонкий. А вот, подишь ты, как взглянет, как чёлку поправит, улыбнётся, на одной щеке – ямочка, так и всё. Пропали мы с тобой, Дневник!
А потом был замес. Тётке Верке всей улицей саман лепили. Пацаны лошадей из колхозной конюшни пригнали. Гарцевали перед нами, рисовались. И да, да: я тоже каталась. С ним! Сначала отказывалась. Не коня боялась – себя! Думала умру. И упаду. Или в глину, или в обморок, и вообще. Вот ты же чувствуешь, что если я с силой нажимаю, то ручка может проткнуть лист насквозь? Так и я чувствовала его ладонь на талии!
А подсолнухи? Понесла нас с Оксанкой нелёгкая в поле. По шляпке, решили, сорвём, и домой. Слышим мотоциклы ревут. Мы испугались – сторож, не оберёшься потом неприятностей, влетит от всех! Выглянули, а…»
Это — ты. С другом. Остановились, и давай упражняться в остроумии: мол, нужно знать в лицо расхитителей колхозной собственности и закона на нас нет о трёх колосках, точнее трёх подсолнухах. И по нам точно фельетоны плачут в журнале «Крокодил». Оксанка за словом в карман не лезла, даже я там что-то умничала. Отличная перебранка закончилась обещанием надрать уши «несунам». Попробуйте, ага, не догоните! – И тикать вглубь поля. Петляли, словно зайцы по какому-то фантастическому лесу, где вместо деревьев – подсолнухи тянули свои жёлтые мордочки к солнцу. Оно уже заходило, освещая розовым землю, растения, небо, нас.
Ты побежал за мной, почему? Почему вообще – то ведёшь себя так, будто я нравлюсь, то пропадаешь неизвестно куда? Тогда, в поле, ты почти меня догнал и схватил за подол. Чё делать-то? Я схватила гигантский цветок за шляпку, пригнула и резко отпустила. Ты получил по носу, а я – икоту от смеха, ты же не ожидал такого вот конца? И того, что припудришься подсолнушной пыльцой?
«И я так близко видела его глаза, а в них отражались подсолнухи – тысячи солнц, и наши руки, стали розовыми в одночасье от заката, и… слушай, Дневник, ну жаль, что я не художник. Как красиво поле на закате: золотое, розовое, зелёное, синее. Переливается, будто мыльный пузырь на свету, один цвет переходит в другой, и обратно – дух захватывает. Эх, не передать мне этого момента! Зато точно понимаешь, глядя на этот простор – я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек. Хотя бы один. Хотя бы маленький. Прекраснее страны нет, точно говорю!
Дневничок, ну понятно же, что я зубы заговариваю, да? Чего, собственно, бешусь и нервничаю, в отпаде и не очень? Потому что пригласили на лодке кататься. И теперь я в сомнениях – это свидание, или нет? К чему готовиться? Отпустит ли Лена? И вообще, а был ли мальчик? В смысле состоится ли оно, свидание или катание, если товарищ посчез с горизонта без объяснений? Самой, что ли в Ростов свалить. Он, такой, придёт меня звать, а – фигушки, уехала. Кусай локоти на здоровье. Нечего пропадать почём зря!
Как там:
«Закат окончил летний тёплый вечер
Остановился на краю земли.
Тебя я в этот вечер не замечу…», – ой, да кого обманываю? – захлопнула в раздражении ни в чём неповинную тетрадь. Никуда же не уеду и буду ждать. У моря погоды, у калитки парня.
Пришёл, увидел, победил. Ты. А я. Я делала вид, что и не ждала вовсе, больно надо. Кто громче всех смеялся шуткам твоих друзей? Кто трижды прикусывал язык, чтобы ни разу, ни разу не спросить, ну, где ж ты был, где пропадал? Конечно, я. А ты смотрел с ласковой насмешкой, считывал. Разгадал мои жалкие попытки казаться равнодушной. Я-то обещала себе, что точно – ни за что и ник^i~aда не соглашусь теперь.
– Завтра? Смогу! Если сестра отпустит. Сейчас спрошу, – не согласилась, ага. Вот и всё. После того, как Лена сказала, что отпустит, но «утонешь, домой не приходи», счастливая и красная разглядывала себя в зеркало. Осуждающе качала головой: «Никаких принципов, никаких. В разведку с тобой не пойдёшь!». Отражение в ответ показало язык и согласилось: «В разведку не пойдёшь, а на лодке кататься – запросто».
Ночь почти не спала. Вертелась, как грешник в аду у сковородке. Жарко, душно. Мысли яблочком по тарелочке – картины рисуют разные. Насилу дождалась петухов. Выскочила в предрассветную прохладу. Рукомойник весело зазвучал в тишине под ладошками, смывая ночные страхи и сомнения.
Душа – вприпрыжку к месту встречи, тело – нарочито медленно, и, едва увидела тебя, такого светлого в лучах солнца, на углу, так и закончилось притворное равнодушие. Никакого больше внутреннего противоречия. И стало легче. Будь, что будет – главное, с тобой!
По дороге на речку ты нарвал яблок в рубашку, я стала собирать цветы, пыталась скрыть смущение. Гармония, может, и наступила, но на свиданиях я ещё ни разу не была. Как себя вести, что говорить? Мамочки мои!
– Зачем? – удивился гербарию.