ЧЕРТОГИ СТРАХОВ. ФАЗА I. УДАР 1
Шрифт:
На службу в итоге на полчаса опоздал – выговор, головная боль, смятение и подавленность.
Глотая в офисе чашка за чашкой кофе, Ваня судорожно и безрезультатно пытался понять: почему же ему так прескверно? Отчего какая-то чёрная тоска зародилась внутри, откуда это чувство тревоги… и загнанности? Чувство захлопнувшейся западни.
Ему трудно было предполагать, что один только сон, пускай и до крайности безумный, мог так выбить его из накатанной колеи. Голова шла кругом вверху, а внизу – заплетались ноги. Один только сон – а такой нокдаун?..
А может,
Иван не считал себя настолько впечатлительным, чтобы испытывать такой стресс из-за сновидений, пусть и психоделических. Хотя он, по забывчивости или по иной причине, всё же кривил здесь душой. Вспомни он, как пугали его в малые годы до чёртиков некоторые фильмы, которые ему посчастливилось (или не посчастливилось) лицезреть посредством ночного эфира ТВ или домашнего видеомагнитофона, он бы немного иначе оценил свою восприимчивость ко всякого рода жути.
Но очевидным в то утро было одно: он чувствовал себя истощённым, как будто отравленным… или же чудом вылезшим из гущи массовой потасовки. Тело ныло, мысли плыли, во рту проступал горький привкус.
Даже солнечный свет за окном не вселял никакой радости, лишь заставлял морщиться и страдать.
(Тогда Долженко ещё не знал, что в дальнейшем кошмары будут брать его за горло всё крепче, пока не сожмут мёртвой хваткой – и не будут уже отпускать, являясь без выходных, еженощно.)
Товарищ по работе, заметив Ванин мученический вид и охотно выслушав его сбивчивое повествование, сказал, что при таких вот видениях лучше всего пойти в церковь. Поставить свечку, подумать о чём-то хорошем. Благо, храм располагался недалеко, в него можно было заскочить хоть на обеденном перерыве. Иван выслушал коллегу, покивал в ответ, но в храм не пошёл, решил действовать иначе. Во время обеденного перерыва он к доктору на приём записался. Забрёл в районную поликлинику, отстоял небольшую очередь, устало назвался в окошке: «Долженко Иван», – получил свою амбулаторную карту и был записан на приём к невропатологу, которому можно было бы всю «историю болезни» (Ивана коробило от этих терминов) свою изложить. Врач равнодушно Ивана послушал, осмотрел, что-то про себя поразмыслил, поначеркал едва разборчивые каракули в предоставленной ему медкарте и выписал даже не один, а целых два препарата, оказывающих нужный умиротворяющий эффект.
Тем же вечером таблетки были приняты. Но видения не прекратились. Только углубились и дополнились всяческим неконтролируемым бредом про падения в бесконечную пропасть в состоянии полного паралича, оцепенения и паники, без возможности за что-либо даже уцепиться.
После трёх дней (вернее, ночей) таких таблеточных трипов, Иван всё же бросил принимать опостылевшие и сводящие с ума пилюли, смыл все жёлтые и розовые кругляшки в унитаз.
И решил всё же отправиться в церковь – как искренне советовал ему не так давно коллега, по доброте и простоте своей души. Да и Ванин внутренний голос стал подсказывать ему после очередного болезненного пробуждения, что это, наверное, единственный выход. Уж больно сны стали напоминать чертовщину.
Не поленившись и собравшись с духом, он явился в храм перед работой, с утра. Не успело ещё солнце как следует оторваться
Наш герой скромно пристроился в этом хвосте и пытался разглядеть, что же творится с другого краю этой вереницы прихожан; что и, главное, как там делается.
Свет раннего, ещё не распалившегося во всей мощи и ярости солнца мерно лился в узенькие проёмы окон-бойниц, проникая по лучику, небольшими полосками внутрь церкви, оставляя отблески-зайчики на полах и колоннах, искрами разлетаясь от золочёных предметов убранства.
Вот и дедушка уже пошёл совершать своё таинство, а Иван начал мяться с ноги на ногу, нервозно ожидая своего часа, своей участи, будто предстояло ему никак не меньше, чем усекновение главы. Однако перед ним стояла ещё мамочка с ребёнком. И как раз она, эта мамочка, вдруг повернулась и невзначай обратилась к Ване, глядя на него снизу вверх, из-за своего крайне невысокого роста.
– Вы в первый раз сегодня? – с искренним любопытством спросила она.
– В первый, – скомкано ответствовал Иван.
– Ничего не бойтесь, всё мирно пройдёт, хорошо, на душе легче станет.
– Хотелось бы, – выдохнул Ваня. – Хотелось бы…
– А я здесь регулярно, знаете, – вела далее собеседница. – И какой только грех с души не спадёт, не растает, не снимется. Прям камень с сердца… Я уже почти всё сняла, обо всём рассказала. И как мужу изменяла… И как мать поносила последними словами… И как у отца деньги украла… А у отца этого вот, – она кивнула на младенца, – деньги вымогала. Клянчила, как могла. От безысходности всё, от безысходности.
Не старая ещё особа, похоже, решила впридачу и перед соседом по очереди исповедаться, излить вновь – хоть на кого-то, лишь бы тот слушал, – всю черноту из сердца. Ваня застыл под этим дождём из слов. Правда, трогала его даже не череда вполне стандартных грехов, в коих повинны 88,8% людей, – задела и сковала его мысль, проклюнувшаяся в нём самом.
– А о чём я буду рассказывать? – с неподдельной тревогой вопросил он.
– А вы что, не подготовились? – укоризненно спросила женщина.
И видя виноватость в лице Ивана, сразу дополнила:
– Подготовиться надо. Все грехи вспомнить. Записать на бумажку, вот как у меня.
Растерянный юноша, мельком глянув на белеющий в её руках сложенный втрое или вчетверо тетрадный лист, хмыкнул и сказал:
– Тогда я в следующий раз пойду, не сегодня.
Собеседница между тем спохватилась:
– Да где же этот помощник… дьячок или служитель, не знаю, как там его, – обеспокоенно, с ноткой некоего возмущения, проговорила она, по прежнему прижимая младенца к груди. – Обещал мне дитятку подержать, пока я пойду на исповедь. Молодой такой парень, в чёрной рясе, ходил тут, не видели?