Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии
Шрифт:
Рядовой же, внутренне почувствовав неладное, впился в глаза врачу вопрошающим взглядом:
— Так у меня лицо заживет? Следы несильные останутся? Не-е, мне со следами никак нельзя, да?
Но хирург, ничего не ответив по сути, заторопил медсестру:
— Уводите, уводите больного…
Вот так, впервые за свою недолгую жизнь, Умелец оказался в достаточно комфортных условиях небольшой госпитальной палаты…
— Проходите, присаживайтесь, — пасмурно-официально произнес и указал Ишову на стул в торце длинного стола в своем кабинете командир полка. Его заместители и старший врач
— Я давно замечал, товарищ майор, — ровным, бесцветным голосом заговорил комполка, — что ваши методы укрепления воинской дисциплины порой выходят за рамки уставов. Заметьте: учитывая личное рвение к службе и стабильно высокие показатели подразделения, вам многое прощалось. Да и защитник всегда был — ну, прямо отец родной, — кивнул полковник в сторону потупившего взор комбата, — он же и учитель. Зря, что ли, во время оно в его взводе сержантом и начинали? Только чем закончили? Горькими плодами рукоприкладства, которые пожинать теперь всей части придется? Да вы хоть соображаете, товарищ майор, что совершили уголовное преступление и скоро будете беседовать со следователем военной прокуратуры?
— Да не знал я, клянусь, правда не знал, что там не водка! — мрачно пробурчал Ишов, и сам прекрасно понимая шаткость этого аргумента.
— А следовало б поинтересоваться… — комполка сделал ударение на глаголе сослагательного наклонения. — Кстати, пусть даже в бутылке действительно оказалось бы спиртное, а солдат пьян, и это еще не повод и не право выплескивать алкоголь в физиономию нарушителю воинской дисциплины: дисциплинарный устав предусматривает достаточный перечень законных мер-взысканий. Так что отвечать будете по всей строгости закона — я уже и военному прокурору суть ЧП доложил.
— Так сразу? — комбат тяжело оторвал взгляд от полированной столешницы. — А может, можно было… как-то… — и изобразил недвусмысленный жест, перекрестив над столом руки и быстро их разведя.
— Нет, нельзя, — спокойно возразил полковник и кивнул старшему врачу части: — Объясните.
— При средних и тяжких телесных повреждениях — скажем, когда у военнослужащего сломана челюсть, пробита голова или, как сегодня, серьезный химический ожог, руководство госпиталя обязано поставить в известность военную прокуратуру, — буднично сообщил тот. — Ее сотрудники проводят соответствующую проверку, и далее, по результатам последней, не исключается возбуждение уголовного дела. Наше шило в мешке никак не утаишь — оно налицо и на лице, так что товарищ полковник абсолютно прав в своем решении превентивно поставить в известность прокурора о… хм… ну, в общем, понятно. И еще. По наружным химическим ожогам я, конечно, специалист небольшой — наши пациенты чаще всякой дрянью внутренне травятся, — но ныне разговор особый. От обширного попадания на кожу концентрированных неорганических кислот лечатся месяцами, и тем не менее на теле навсегда остаются заметные рубцы. По науке и уголовному кодексу — неизгладимое обезображивание лица…
Минуту молчания нарушило шумное астматическое дыхание заместителя командира полка по МТО, и он быстро достал карманный ингалятор, жадно вдохнул порцию аэрозольной смеси. До Ишова наконец-то дошла вся серьезность его положения с перспективой попадания на скамью подсудимых, и майор-холерик, набычившись, вдруг вскочил со стула и с отчаянной жестикуляцией, на повышенных тонах, зачастил:
— Это что же мне теперь, из-за какого-то, значит, подкидыша… — и на секунду запнулся… — в тюрьму идти? В благодарность за все пятнадцать лет, что из сапог да из роты не вылазил? По-русски ж говорю: почем я знал!
— Молчать! — слегка приподнялся в кресле комполка. — Вам слова никто пока не давал! Что за хамство, товарищ майор?! Вот они, сержантские замашки в действии! Подкидыш! Да для суда какая разница! Ладно, сядьте пока да помолчите…
— Офицеру в руках себя держать уметь надо, — басом прогудел зам-астматик, наконец отдышавшись. — А ты бутылкой махал — не думал, а теперь как паршивый кот: нагадил, и в кусты сбежать захотелось? Не по-мужски, не по-мужски…
— Анатолий, прекращай истерику! — сказал начальник штаба полка, пристукнув ладонью по столу. — Знал, не знал — не о том сейчас речь.
— О чем же? — вступил в разговор замполит полка, меж тем как Ишов медленно, горбясь, опустился на неудобный стул.
— О том, как из создавшегося положения достойно выйти, — пояснил начштаба. — Закон законом, но он ведь, по поговорке, что дышло… Да и с прокурором… Он, я в курсе, заядлый охотник. Вот выезд ему с обеспечением по полной программе и организовать. Когда у нас там сезон-то открывается?
— Сомнительно… — качнул головой комполка. — Впрочем, вы его лучше меня знаете, так что вам и карты в руки: честь мундира в любом случае попытаться спасти надо.
— А солдата? — вспомнил о пострадавшем замполит.
— А что солдата? — отозвался начштаба. — Подлечат его в госпитале — специалисты-кожники там хорошие…
Старший врач части беспокойно побарабанил пальцами по столу.
— Товарищи офицеры, вы, видимо, не до конца меня поняли…
— Отставить, — голосом и жестом остановил его комполка. — Напротив, все понятно и солдату можно только посочувствовать. В отличие от другого нашего «героя». Эх-х! Моя бы воля — в порошок растер… — И полковник леденяще уставился на виновника экстренного совещания. Больше на нем выражение «неизгладимое обезображивание лица» никто не употреблял.
Вот так, впервые за свою недолгую жизнь, Умелец оказался в достаточно комфортных условиях небольшой госпитальной палаты. Если бы только быть уверенным в благополучном исходе лечения! И тогда — беспокоиться больше не о чем: кормят нормально, спать дают вволю, в домино и шашки играть можно, а телевизор — в соседней палате. Чего еще желать? Лишь бы лицо…
Лицо добросовестно обрабатывали жидкой серой мазью. Детдомовец было полюбопытствовал, из чего она делается, но, услышав незнакомые слова — «ферменты» и «гормональная терапия», — махнул рукой: мол, ладно, вы свое дело знаете…
Однако через несколько дней лечения внимание к Рязанцеву стало ослабевать (оно, впрочем, и понятно: появились новые пациенты), хотя в перевязочную солдата вызывали регулярно. Сам Умелец теперь подолгу простаивал перед зеркалом, рассматривая ставший багрово-сизым струп, на ощупь остающийся твердым. Нет, зеркало отражением не радовало.
Дважды к детдомовцу наведывался следователь военной прокуратуры, дотошно расспрашивал о происшедшем. Даже задал идиотский, на взгляд рядового, вопрос: а не возводит ли Рязанцев напраслину на начальника, не опрокинул ли нечаянно на себя ядовитую техжидкость сам?