Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии
Шрифт:
Финт этот сотворил, чтобы начальники со всякими глупыми вопросами не домыливались, а то живо запишут в разряд неблагонадежных. И тогда пошло-поехало: беседы занудные, в душу с грязными лапами, сверхбдительность проявлять. А так оно куда спокойнее, потихоньку, срочную-то пересидеть. И чтоб больше никогда не слышать об этой на хрен мне упавшей «почетной обязанности»: службе в российской армии…
Сегодня мне с «губы» выходить срок. Интересно, как ко мне ребята со взвода теперь относиться будут? В смысле, после «самохода» и отсидки.
Героем посчитают? Да черта с два…
Отвернутся, как от чумного? Тоже вряд ли…
Но ведь и мимо факт самовольной
Ладно, к этой самой службе со всеми ее «тяготами и лишениями», как толкует устав, я уже начал привыкать, да другого и не дано. Хотя лишения те, а особенно тяготы, во многом произрастают от дурости и тупости всяких начальников. «Дембель» же, увы, далековато, так что скрипнем зубами и будем выживать. Покуда опять апрельским ветром не повеет и толпу бритоголовых щенков не пригонят нам на смену.
А уж куда дальше на «гражданке» стопы направить — время покажет, руки прокормят, и розы дома, под балконом, я обязательно опять выращу.
2011
ПЕРВОИСТОЧНИК
Здорово, дружбан Лохматый!
Привет из далекого края, где за сорок секунд одевают, и в столовую строем ведут, и весь день непрерывно е…т. Давно хотел черкнуть, но все как-то времени не было, да и не кайф.
Эх и подфартило тебе с твоим плоскостопием! Считай, на халяву от священного долга отмазался, а тут, б…, в сапогах ноги уже квадратные. Мы здесь все, как на зоне, обритые ходим. А одного стригли — у него волосы куда твоих длиннее были, как у Пугачихи, так он чуть не ревел, с гривой расставаясь. Старшина еще к нему прикололся: спросил, откуда бикса в роте.
Но давай все по порядку. Как в часть с вокзала пригнали, нас сразу в баню потащили. Вышли оттуда — вмиг напялили форму. Цирк уехал, а клоуны остались: у кого «хебешка» по швам трещит, а кто в кителе будто колокольчик, только ремнем подпоясанный. Старшине жаловаться стали — он лыбится, как Параша на базаре, и уверяет, что все ничтяк. Тогда некоторые одежкой друг с другом махнулись, и действительно, почти зашибись стало.
Да, Лохматый, армия — это след на всю жизнь. У нас так базарят: она женского рода и тоже из пацана мужчину делает. Правда, кайфа ты при этом совсем не ловишь. Сам понимаешь…
С другой стороны, я уже шестьдесят два дня здесь оттарабанил и столько узнал — хрен ты на «гражданке» и за год прояснишь. В основном, конечно, знания проистекают из горького опыта. Вот на второй неделе службы бежал я в чипок, это у нас чайную так зовут, в расшифровке — чрезвычайная интенсивная помощь оголодавшему курсанту. Жаждал малек подзаправиться, а навстречу нелегкая комбата вынесла. Ну, я с нежданки и с того, что подполкан от меня слева, левой лапой ему честь и замастырил. За мной еще один салага мчался, так на меня глядя, тем же макаром откозырял.
Комбат аж позеленел, в цвет с формой. Какой, орет, взвод? И на карандаш… В ночь я уже парашу кирпичом драил. Работка на интеллект, сам понимаешь… Взводный гремучей змеей шипел: если, значит, на словах не дошло, какую клешню к хлеборезке тянуть, дойдет через руки и после отбоя. Тяжко, не кайф…
Теперь — про наш б…ский распорядок дня.
Будят — полнейший беспредел — в шесть утра. На подъем всегда в казарму кто-то из офицеров роты припирается (во сколько ж они встают, до части-то еще добраться надо, а некоторые живут у черта на куличках). Эдакая неуставная должность, которую взводные, ротный и замполит каждодневно промеж собой разыгрывают, у них называется «ответственный». Появится, значит, такой «безответственный ответственный» с ранья, спрячется в канцелярии, чтоб беспорядки в глаза не бросались… А самый здоровенный сержант, кликуха у него Шифоньер, орет, как через усилитель: «Рррота, подъем! Одеяла на спинки кроватей! Через две минуты никого в казарме не вижу! Время пошло!»
Сразу начинается ржачка через плачку и шум, будто в кинотеатре настоящую комедию оборвали, а света нету. Нет, у нас-то он горит, и хорошо видно, что у одного служивого ночью портянки «ноги сделали», второй — сапог на ногу пялит, а тот не лезет: пока спал — подменили, кто-то «хебешку» на ночь в сушилку заткнул, так, видать, от высокой температуры испарилась бесследно. Глядь — один рядовой на скользком, словно каток, полу — всю ночь дневальные в поте лица впиливали, мастикой натирали — оскользнулся и п…данулся. Через него еще двое летят, а через них — еще пяток. Со стороны кайфово наблюдать, сам понимаешь…
Но время летит, а на входных дверях казармы пробка возникла. Человек десять судорожно пихают троих, которые намертво проем закупорили. Тут сзади Шифоньер подбегает, а за ним и другие сержанты: Питон, Утюг и Вурдалак. Ка-ак рявкнут хором многоэтажно — за три секунды полроты наружу на крыльях вылетает.
На улице морозяка — без потомства остаться можно. Потому все сразу норовят в сортир забиться. Он у нас клевый, с паровым отоплением. Хотя чем внутрях ароматизирует — сам понимаешь. Зато сержантами там не пахнет: они наверху, в роте, оправляются, а нам туда вход строго воспрещен. Только недавно в нашем родном сортире какая-то подлая сука кошмар сотворила — замыкание. Потому в облегчительном заведении с неделю по утрянке такая темень стояла — запросто по ошибке можно было чужую ж… у вытереть. Зато сейчас полный кайф: кто сапоги чистит, кто просто кемарит стоя, а кто с закрытыми глазами пуговицы на ширинке шарит. Самые же удачливые кабинки позахватывали, «личинки» откладывают. Глянешь сверху, через дверку, — сидит такой счастливчик на очке, как горный орел на вершине Кавказа. Вылупил сонные красные глазищи — красные, поскольку пол в кабинках на палец толщины хлоркой усыпан, будто метель снега навалила, — а в зубах цигарку держит: курят-то почти все, ведь ср…е без куренья — что чай без варенья; дыму, как на пожаре, и — балдеет. Наверняка «гражданку» вспоминает. От хлорки из вытаращенных моргал слезы ручьями, со стороны же можно подумать — рыдает солдат от великого счастья.
Тут с улицы противный голос Питона или Вурдалака доносится: на зарядку скликает. Твою в гробину мать — опять кросс на три километра, по холодрыге… Попервоначалу-то я вообще чуть не сдох, под конец зарядки под руки несли. Зато теперь дыхалка уже в норме: вон, по тревоге марш-бросочек как дал, да с полной выкладкой…
Хорошо, до армии портянки мотать научиться сподобился, а то у нас некоторые умники на политподготовке не хуже академиков заворачивают, в портянку же ногу завернуть — ни хрена. Ну и первые же дни — ногам п…ц. Ладно, пусть я «пару» по уставам схлопотал и ночью обязанности часового зазубривал — там их полстраницы, да все наизусть, без запинки выдавать надо. Но «банан», он у взводного в тетрадке, а кровавые мозоли у академиков на собственных ступнях.
Однако все одно, Лохматый, тут и со здоровыми ходулями как подумаешь, что ты еще последнюю серию сна досматриваешь, а мы уж два часа как на ногах… Тяжко! Не кайф!
После зарядки топаешь к умывальной. А там уже целая толпа перед дверью движения наводит: дневальный к кранам не допускает, и все матерятся — опять канализация забилась. Толкнешься в другую рыломойку — та же песня на новый мотив. Такая личная гигиена до скольких раз была, а позавчера народ восстал, дневального — даром что со штык-ножом — в угол снес, и все поумывались. Конечно, потом наряд по роте озеро тазиками вычерпывал… Ну, на то он и наряд, чтоб служба медом не казалась. Только это один раз бунт назрел, а так — плюнешь на водные процедуры и тащишься с немытой харей койку заправлять. Даже абы как, а чтоб обернутый одеялом матрас «кирпичом» без единой складочки смотрелся, и подушка пышно взбита, и уголки у нее расправлены.