Чертово колесо
Шрифт:
Пилия мысленно представлял себе предстоящую поездку. Он улетит последним рейсом, доберется до Ферганской долины, там пару дней… И на обратную дорогу столько же, в итоге — неделя. Майору, разумеется, ни слова о поездке. Так, надо ненадолго съездить в Западную Грузию, проведать умирающего родственника. Ничего, пусть они здесь без него поработают, а он потом подключится.
Тем более, что главный «певец», Кукусик, у него в руках, ходит за Пилией, как пес, и смотрит в руки — недавно обнаглел до того, что потребовал за день второй чек — не хватает, мол!.. Пилия, конечно,
Вдруг вспомнился разговор, который завел словоохотливый шофер такси, когда вез Пилию на день рождения тестя. Шофер был маленький, худенький, с длиннющим носом. Вначале он долго рассказывал о каком-то своем приятеле-забияке, в конце концов попавшем в тюрьму.
— Ну и что там с ним произошло? — вяло поинтересовался Пилия, разглядывая узоры на двух галстуках, которые вез тестю в подарок.
— Что могло случиться?.. — риторически вопросил шофер. — Ничего хорошего! Убили его в тюрьме. Обычная судьба драчунов. Это как пловец, которого в итоге унесет море…
— Вот как? — взглянул Пилия на шофера. — Значит, конец наркомана?..
— В морфии утонет, — уверенно сказал шофер.
— Где столько морфия, чтобы утонуть, — усмехнулся Пилия и продолжил: — Конец пьяницы — в вине? Конец бабника — в сифилисе? Конец игрока — в проигрыше?
— Такова жизнь, — вздохнул шофер.
— А конец убийцы? — напрягся Пилия.
— Смерть, стопроцентная смерть, сто из ста смерть. Пулю съест или нож схлопочет. Как же иначе?
— Но и для всех других конец тот же — смерть! — пробормотал Пилия.
Шофер охотно пояснил:
— Для него смерть будет раньше. Другие уважаемо умрут, а этот — как собака, где-нибудь в канаве. Для других смерть попозже будет, а для убийцы — пораньше. Это Божья справедливость, без нее нельзя! — и сам, кажется, удивился резонности и убедительности своих доводов.
А Пилия весь вечер вспоминал этот нелепый разговор, разглядывая гостей тестя и фантазируя о тех концах, которые им уготованы. Надев черные очки, он цепенел от кодеина. Люди вокруг представлялись ему неведомыми существами — крупными, жрущими, пьющими, орущими, рычащими. И свет мерк в хрустальной люстре, и тамада, с бокалом в руке, был похож на дерево. И блестели в темноте ножи и вилки. Где-то крикнули, ахнули, отозвались, и хруст шел по душной комнате, будто кто-то тщательно перемалывал человеческие кости.
— Направо! — вывел его из противных воспоминаний Мака, указывая на грунтовую дорогу. Майор на заднем сиденье отдыхал от семечек, шелестя ногами в шелухе.
«Китель нацепил в такую жару, для понта!» — неприязненно подумал Пилия, в зеркальце разглядывая майора.
Потом он счел нужным рассказать, что вчера у Кукусика выяснил, что этот врач Гуга регулярно ездил в какую-то московскую наркологическую лабораторию, где проделывал опыты на крысах и собаках, пускал им в башку ток разной силы, воздействовал на центры, которые,
— А как он узнавал, что крысы в кайфе? — простодушно удивился Мака.
— Там же приборы, они показывают. Как бы это объяснить? Я сам с трудом понял, да и Кукусик, кретин, мало что смог объяснить вразумительно. Он этот аппарат не видел, только слышал о нем краем уха, про какую-то амигдалу говорили. Короче говоря, в мозгу есть какие-то зоны, которые отзываются на наркотики…
— Зоны сладкого режима… — пошутил майор.
— Если раздражать эти зоны слабыми токами, то можно вызывать кайф. Покрутил ручку — и как будто три ампулы вмазал. Крутанул еще — пара кубов по венам покатила. Так, во всяком случае, он говорит… Ничего себе машинка, а?..
Сиди и крути — ни тебе денег, беготни, улиц, шприцев, барыг, проколов — ничего! Обороты добавляй — и будь здоров! — заключил Пилия. — Гуга эту машинку спер и сюда, в Тбилиси, привез.
У Маки отвисла челюсть. Майор тоже слушал очень внимательно.
— Значит, скоро работы лишимся? — спросил он, зевая и утирая лоб.
— Уже работы мало, — поддакнул Мака. — Если эти морфинисты таких аппаратов понаделают, совсем не будет.
— А ты, бедный, сколько тысяч за свое место отвалил? — прервал его со смехом майор. — Фраернулся, парень!
— Да, — серьезно покачал головой Мака. — Лучше бы я в своей транспортной сидел, надежней было…
Все вздохнули. Время действительно наступило сложное. Перестройка так всех перепугала и перекрутила, что наркотики просто перестали поступать в город. Но зато с тех, кого ловили, можно было драть три шкуры, ничем не рискуя. Раньше приходилось бегать, вылавливать, выискивать, теперь — сиди и жди звонка от стукачей, а потом бери голыми руками без проблем.
— Это где-то здесь, скоро, — предупредил Мака, единственный, кто следил за дорогой.
Они въехали в нужное им село.
— Где дом дяди Михо? Который самый у вас тут богатый? — спросил Пилия у двух женщин в черном. Фамилии крестьянина лысач Серго не знал, но сказал, что зовут его дядя Михо, он самый богатый в селе, его дом — самый большой, а участок — самый огромный.
Одна женщина махнула рукой:
— А, дядя Михо! Прямо, прямо и прямо! — а другая сообщила дополнительно:
— Его дом самый красивый, сразу увидите.
Старательно объезжая лужи, Пилия поехал по селу.
— Ничего себе жилище у дяди Михо! — сказал он, уперев машину в литую решетку, окружавшую необозримый двор и двухэтажный дом с балконами. — Каждый день, небось, хашламу хавает…
— И осликов трахает! — добавил майор.
Пилия усмехнулся:
— Что, Гурам Ильич, завидно стало?.. Тебе бы такой домик, с хашламой, осликами и поросятками!
— А что, хорош, — майор оглядывал дом цепко и оценивающе.
Они вылезли из машины и стали вглядываться во двор.
— Вон там, в глубине, как будто теплицы видны! — сказал Мака, а майор подумал о том, что когда он выйдет на пенсию, то обязательно купит себе такой же дом и будет жить в нем спокойно, тихо и сладко, среди ягнят и девчат.