Чёртовы куклы
Шрифт:
«Ничего у нас с тобой не будет, – мысленно сказала я ему, – и не надейся».
После ужина я поднялась к себе и легла. Сон не шел, я ворочалась и пыталась переварить то, о чем говорила сегодня с парнями. Я хотела верить, я очень хотела верить, что выживу, хотела и не верила ни на минуту. Как я спасусь, каким образом, какое сопротивление, кому? Я села на кровати, достала сигареты и закурила. В это время в дверь постучали. Валет, подумала я, сейчас его отошью. Я накинула халат и двинулась открывать. В проеме стоял и смотрел на меня Димон.
– Заходи, – сказала я, посторонилась и впустила его.
У него ничего не вышло. Я отдавала себе отчет, что в этом частично моя вина.
– Пустяки, – наконец нашла я силы сказать, – бывает. Не бери в голову.
Он засуетился, принялся что-то объяснять, заикаясь, сбиваясь и краснея. Потом, наконец, ушел. Я разрыдалась. Этого еще не хватало, думала я. Боже мой, этого только и не хватало. Сколько можно, сколько, в конце концов, можно…
На следующий день я спустилась вниз невыспавшаяся, разбитая и с головной болью. На кухне маялся в одиночку Стакан, он обрадовался мне и бросился разливать по чашкам чай. Однако не успела я сделать даже глоток, как к крыльцу подкатила машина. Из нее выбрались двое и направились к дому. Я взглянула на них и оцепенела – это были те самые мерзавцы, которые интервьюировали меня в клубе «Плейбой», – жирная сволочь и его узкоглазый дружок.
С утра два хмыря приехали, я их сразу для себя Жирный и Косой окрестил. Согнали нас, всю кодлу, рассадили и давай байки травить. Кто такие, чего, ни черта не разберешь. Я с детства ученую тряхомуть не люблю, а тут себя превозмог, все от первого до последнего слова выслушал. Язык разве что на плечо от усердия не вывалил. Аж хотелось мне руку поднять, вопросики позадавать, как отличнику в долбаной школе. А что делать, тут пыхти не пыхти, каждое слово многое решить может. Меня на киче так учили: дай фраеру сказать, никогда его не перебивай. Обязательно что-нибудь такое болтанет, из чего потом можно будет сделать гешефт.
Так что все выслушал и на ус намотал. И что раньше и ресурса-то никакого не было, а были бумажки, которые назывались деньгами. Ну это я еще от старых воров слыхал, да не сильно верил. И что людишки были несвободны, и их по-всякому зажимали, пока не победили демократы и либералы. И что под этими демократами с либералами расплодились мы от души, и негде стало жить. И что техники всякой образовалось столько, что в одночасье весь шарик запросто мог навернуться. И что страны одна за другой ввели ограничения на развитие техники, а потом и на продолжительность жизни. И что деньги отменили, а вместо них завели банк жизни и каждому с рождения стали отмеривать срок. И как элементы жизнеобеспечения с ресурсом связаны. И еще много всякой ерунды. Слушал я это, слушал и пользы для себя никакой не видел. А она только к концу проклюнулась, польза эта, когда оба горлопана уже выдохлись совсем.
Жирный тогда слово взял, после того как Косой про элементы отстрелялся, и выдал:
– Официально государство декларирует, что каждый гражданин имеет ограниченный ресурс. У одних этот ресурс больше, у других меньше, но ни у кого якобы не превышает определенного значения. Да, много лет назад, при демократах, так и было. Но сейчас все по-другому. У элиты ресурс неограниченный и передается по наследству. А у большинства ресурса не хватает, чтобы дожить до пятидесяти. Страна в жутком кризисе, средний возраст населения стремительно падает, и средняя продолжительность жизни уже меньше сорока лет. В стране безвластие, население не получает информации, а та, которую получает, ложная. Попытки сопротивления подавляются управленческим аппаратом. Армия ни с кем не воюет и разлагается, ее численность постоянно сокращается, а остатки ее держат лишь на экстренный случай. Полиции, наоборот, слишком много. И все это наверняка приведет к неминуемой общей погибели, если бы не Организация.
Жирный запнулся, но слово, как известно, не воробей. Организация, значит, теперь это уже факт, учтем. Спасибо, начальничек, благодарствую. На агитацию твою класть я хотел, меня агитировать – как кабана доить, а вот то, что ты болтанул, дорогого стоит.
Жирного сменил Косой и еще битый час трендел, а затем нас распустили. Оба поболтались немного по дому, повынюхивали, а потом все же сели в свой дерьмовоз и убрались. А я вышел на крыльцо и начал прикидывать хрен к носу, чего из сегодняшней трепотни извлечь можно. Тут мало-помалу и остальные подвалили, все, кроме сладкой парочки. Эти, по-моему, дай им волю, вообще бы из койки не вылезали, пока насмерть друг друга не затрахали. Ну, Тенгизка дает, действительно, на роже одни усы только и торчат, все остальное сдулось. А у меня вот с бабами невпротык. Да и какие, к хренам, бабы, когда вся жизнь, считай, на киче прошла. Пока возможность была, марухами пробавлялся, и что в этой любови-моркови такого, так и не узнал. Вот сейчас девка понравилась, а что толку. Такие, как я, ей и раньше-то ни к чему были, а сейчас и подавно. Да и Димон вчера, видно, ее уломал. А может, и нет, вон весь из себя тухлый ходит. Ладно, не до баб мне сейчас, о другом думать надо, мозгой шурупить.
Только подумал – здрасьте вам, алкан наш на порог вываливался, и, к едреням, датый. Так от него душком родимым и прет, а сам на ногах еле держится. Морда аж от счастья расплылась, подвалил ко мне и чуть не целоваться полез.
– Валетик, – замычал, – дорогой, ты только прикажи, родная душа, все для тебя сделаю. Мы этих придурков с тобой уроем. Организацию эту долбаную, етти их мать.
Чтоб тебя черти урыли, подельничек хренов. Отодвинулся я слегка и выдал алкану по соплям. Он с крыльца моментально красиво так навернулся, но не успокоился. Смотрю, подниматься начал, кровищу по пьяной роже размазал и вроде как намылился в махаловку.
Надо его мочкануть, понял я. Иначе, как до дела дойдет, он нас всех подставит. Замочить к матерям, а там пускай разбираются. Решился я, жаль, финарь не при мне, еще в первый самый день отобрали, значит, придется ручонками. Ну так тому и быть.
И только я шагнул к нему и примерился, чтобы с одного раза завалить, как вдруг Маринка, коза эта, у меня на руке повисла.
– Не смей, – кричит, – бить его!
Смех и грех. Какое там бить, я его кончать собрался.
– Извините, – говорю, – мадам, у нас с этим штымпом дело личное. Прошу вас, не мешайте, а в сторонке чуток постойте.
Тут она мне в глаза и посмотрела. Не знаю, что и было-то в ее взгляде, только руки у меня враз опустились. Как перехватило во мне что-то, смотрю на нее и слова сказать не могу. А она как раз и сказала:
– Прошу тебя, пожалуйста, ты же сам говорил – нам сейчас надо быть всем вместе.
Хотел я ей растолковать, что кодлан со стукачами и опущенными делает, но не стал, дух только перевел и кивнул как дурак.
– Отойдем на минутку, – попросила Маринка.
Отошли мы, значит, и тут-то она мне и сказала. Что знает обоих гадов, которые сегодня приезжали, они, дескать, в клубе «Плейбой» большие шишки. Я аж присвистнул. Там, в этом клубе, братва говорила, те еще дела делаются, ресурсом полы выстланы.