Червонная Русь
Шрифт:
– Ах, отче! – Прямислава сжала голову руками. – Господь Своим милосердием черного от грехов убеляет, как снег. Что ты меня спрашиваешь, какой он, я не знаю и знать не хочу! Мне Бог велел любить, и для меня нет его лучше, какой бы он ни был!
– Ну, Бог тебя простит! – Отец Ливерий вздохнул и встал. – Только в городе тебе, чадо, оставаться нельзя. Уходи, и пусть князь Владимирко своих врагов ищет.
– Куда же я уйду? – Ростислав посмотрел на него.
– А вот идем за мной, я покажу.
Отец Ливерий направился к дверям, Прямислава и Ростислав пошли за ним. Под дверью
Перед княжьим двором и на улицах было полно народа, но при виде игумена, за которым шли, как им казалось, виновники их несчастий, белзцы замолкали и расступались. Игумен вел князя Ростислава в сторону ворот, и люди думали, что тот готов сдаться старшему брату прямо сейчас. Мужики кое-где снимали шапки, как при виде покойника, женщины принимались плакать – вид жениха и невесты, в которых еще вчера они видели князя и княгиню и которые теперь шли как жертвы на заклание, вызывал горькие слезы.
Отец Ливерий перешел через весь детинец и посад, но там, не доходя одну улочку до вала, свернул к Панкратьево-Солокийскому монастырю. Ворота его почему-то оказались заперты, а перед ними шумела толпа. Несколько увесистых кулаков колотили в створки. И впереди «осаждающих», надо же так случиться, виднелась растрепанная голова Крушила.
– Открывайте! Давайте нам злодеев! – орал он, стуча в воротную створку поднятым где-то поленом.
– Без игумена не отворю, хоть ты обкричись! – отвечал ему суровый голос брата Ермиония. – Сказал, не открою, значит, не открою. Тут тебе не торг, и нечего орать!
Толпа недовольно гудела, но осаждать святую обитель все же не решалась.
– Да вон игумен! – закричал вдруг кто-то, и народ закричал, но осекся, увидев за спиной монаха князя Ростислава.
– Зачем пришли, дети мои? – спросил отец Ливерий, и народ раздавался в стороны, никто почему-то не смел смотреть ему в глаза, и крикуны робели при звуках его доброжелательного, но строгого голоса. – Отчего не сидите по домам?
– Хотим, чтобы злодеев нам выдали, потому как народ решил их князю Владимирку выдать, а они, вишь, в монастыре укрылись! – отвечал за всех Крушило, которого со всех сторон чьи-то плечи выталкивали вперед, под взгляд умных карих глаз отца Ливерия.
– Каких еще злодеев?
– Заваду с товарищами. Все трое здесь спрятались, а ключарь, вишь, без тебя не отворяет. Отворяй, вишь, игумен пришел! – закричал Крушило, обращаясь к воротам.
Там уже услышали знакомый голос, раздался лязг засова, и открылась маленькая дверка, прорезанная в высокой воротной створке. Народ повалил было к ней, но отец Ливерий повел рукой с посохом, и толпа застыла.
– Ступай, княже! – Отец Ливерий пропустил впереди себя Ростислава со всеми провожатыми, потом зашел сам и закрыл дверь за собой. Толпа разочарованно загудела, но никто не расходился.
А во дворе к отцу Ливерию сразу бросился Завада и схватил за руку.
– Спаси, отче, на тебя вся надежда! – бормотал он,
– И ты, что ли, говоришь, что это я тебя к спящему Ярославу за руку привел и напасть подбивал? – мрачно спросил Ростислав.
– Не знаю, княже, ничего не знаю! – Несчастный Завада замахал руками. – Может, ты, а может, дед мой покойный Рагуил Иворович, ничего я не знаю!
– Не тревожься, чадо, невинного на расправу я не выдам! – спокойно пообещал отец Ливерий, и Завада бросился целовать ему руки. – Молись, и Господь заступится. Идемте, чада!
В монастыре отец Ливерий провел всех четверых в пустую келью, там велел девушкам сидеть и ждать, а Ростислава и Звоняту увел с собой. Прямислава и Забела молчали: обе были измучены дурными ожиданиями и даже не могли вообразить, что теперь могло бы их спасти.
– Лучше утоплюсь, – сказала Прямислава, у которой не шел из мыслей князь Юрий.
– И я тоже! – решительно сказала Забела, твердо намеренная во всех случаях следовать за княжной.
Ростислава и Звоняту отец Ливерий тем временем привел в дальнее крыло каменной постройки, где располагались кладовые. У отца Ермиония он перед этим забрал только один ключ, которым открыл одну из дверей, предпоследнюю. В маленькой кладовой была свалена всякая дрянь, и Ростислав с удивлением осматривался, не понимая, зачем монастырю хранить все это – какие-то старые потертые седла, рваные хомуты, корзины, мешки непонятно с чем.
– Ну-ка, примите! – Отец Ливерий кивнул на старую борону с выпавшими зубьями, которая стояла в самом углу.
Переглянувшись, Ростислав и Звонята вдвоем взялись за борону, на которой висели лысые вонючие овчины, и сдвинули ее в сторону. Взвилось целое облако пыли, от которой все трое начали чихать. Но зато, когда пыль немного осела, в углу стала видна небольшая дубовая дверка, для надежности окованная тремя железными полосами. Сунув в прорезь замка ключ, отец Ливерий нажимал изо всех сил, но старый замок не поддавался, и в конце концов Ростиславу пришлось взяться самому. Наконец раздался щелчок, дужка выскочила, и замок упал.
– Толкай, дитятко! – Отец Ливерий улыбнулся. Звонята нагнулся и налег могучим плечом на дверь.
Понемногу она подалась, и за ней, вместо ожидаемых сокровищ, обнаружилась в прямом смысле пустота – черная дыра, уходящая в бесконечность.
– Ну и дела! – Звонята в недоумении взьерошил себе волосы на затылке, и на щеке его появилось серое пыльное пятно. – Я думал, там клад какой-нибудь…
– Это вам сейчас лучше всякого клада! – Отец Ливерий опять улыбнулся. – Этот лаз идет отсюда прямо к Солокии. Выходит под высоким берегом в пещерке. Если лодку достать, то уплыть можно куда хочешь. Давно его прорыли, еще когда князь Ярополк Изяславич монастырь строил.