Червонные сабли
Шрифт:
Неожиданно прискакал всадник и, не останавливаясь у лазарета, помчался к ставку. Разведчики узнали бойца-поляка, которого в шутку дразнили «Пилсудским». Он победно размахивал газетой, спешился на ходу и подбежал к товарищам:
– Браты, рабочие всего мира с нами! Послушайте, что пишет газета: «Рабочие Германии открыто выступают против войны в Советской России...»
– Да ты читай быстрее, прохвессор, - засмеялся Петро Хватаймуха.
– Устинову дай, он скорее прочтет.
Но тот никому не давал газету. С особой радостью он читал, как грузчики в порту Гамбурга отказываются грузить оружие для панской Польши и для Врангеля.
– Держись, Антанта!
– громко воскликнул он.
– Врангелю, пся крев, капут и домовина с музыкой!
В эту минуту Махметка, у которого был с Сергеем спор, кто поймает добычу крупнее, выбросил на берег зеленого рака с выпученными глазами.
– Врангель попался. Лови!
В траву шмякнулся рачище, у которого одна клешня была маленькая, а другая длинная и до того цепкая, что пучок типы, зажатый ею, невозможно было вырвать.
Сергей долго шарил в норе и тоже вытащил такое страшилище, что бойцы на берегу столпились вокруг черного замшелого рака и боялись взять в руки.
– А этот настоящий Ллойд Джордж, - сказал Федя Стародубцев, рассматривая черно-зеленого рака.
– Ну, а это сам Вильсон, - усмехнулся Антоныч, - Вон как глазища вытаращил: весь мир хочет сожрать.
В одном котелке раки уже не вмещались, вываливались через край и ползли к воде. Кто-то принес ведро, в него ссыпали улов и повесили над костром.
– Добрая будет закуска, - сказал Антоныч, подбрасывая в костер кизяк и щепки. Пламя разгоралось, дым повалил клубами и стелился над ставком.
– Эй, на берегу, прекратите дымовую завесу!
– кричал Сергей, вылезая из воды.
Постепенно все снова собрались возле Феди. Раки закипели, а повар, сцедив воду, высыпал на траву краснокирпичных раков. Самого большого дали Феде.
– Бери Ллойд Жоржика, - сказал Сергей, держа рака за усы.
– И вот этого Мильерана ему отдайте, - предложил Павло Байда и выбрал второго крупного рака.
– Держи, курсант!
– Еще Пилсудского возьми, - сказал боец-поляк и дал Феде самого маленького, не больше мизинца, тщедушного, пахнущего тиной рачонка.
Федя попросил товарищей расстегнуть шинель - ему стало душно. Расстегнули ему и ворот гимнастерки. Показалась белая повязка на груди, а из-под нее синеватые контуры татуировки.
– Федя, а почему у тебя Парижская коммуна на груди?
– спросил Хватаймуха.
– Потому что она у меня в сердце, - сказал Федя.
– Первая в мире пролетарская власть. Семьдесят два дня держалась...
– А потом?
– Потопили Коммуну в крови.
– Федя помолчал и добавил с горечью: - Так и погибла первая рабочая революция.
– А я думаю: не погибла, - твердо сказал боец-поляк.
– Вы, русские, продолжаете дело парижских коммунаров, а мы - поляки, немцы, французы, болгары - пойдем с вами, потому что нам тоже нужна пролетарская революция.
– Правильно, товарищ, - сказал Стародубцев, - мы не за себя бьемся, а за всех пролетариев мира. Мы армия мировой революции - вот кто мы такие!
Бойцы невольно затихли, слушая Федю. А он продолжал:
– Молодежь становится международной силой. Вы слышали о Первом конгрессе КИМа? В прошлом году нелегально собрались делегаты в Берлине, приняли устав борьбы против капитала. Ничего... Мы еще будем свидетелями того, как вспыхнут битвы рабочих с буржуями во всем мире, поднимутся на бой американские рабочие, английские, итальянские, а какой-нибудь Форд переоденется в женское платье, как наш Керенский, и сбежит, а в его дворцах откроют рабочие клубы, детские сады и бесплатные университеты для рабочих...
– Федя, а вот наш Сергей говорит, что в Коммуне денег не будет, верно это или нет?
– спросил Антоныч.
– Пускай сам и объяснит, - сказал Стародубцев с улыбкой.
Сергей оторвал клешню рака, пожевал ее с хрустом и сказал:
– Деньги - зло великое для смертных. Из-за денег обречены на гибель города, и отчий дом изгнанник покидает, и, развратив невинные сердца, деяниям постыдным учат деньги...
– Артист!
– усмехнулся Байда.
– Прохвессор, - подтвердил Хватаймуха.
– Только ты скажи, как без денет на базар ходить?
– Талоны напечатают, - сказал Антоныч.
– Ишь ты, - усомнился Хватаймуха.
– Это каждый наделает себе талонов.
– Расстреливать таких без суда, - сказал Махметка.
– Зачем? Надо таких талонов напечатать, чтобы нельзя было подделать.
– Чудак, - засмеялся Сергей.
– Это и есть деньги: красивые талоны стоимостью в сто рублей, десять, пять...
– Тогда к черту талоны! Товарами обмениваться, а жалованье натурой платить. Заработал - получай что хочешь.
– Это натуральное хозяйство, - объяснил Федя.
– Ты зовешь назад. Натуральное хозяйство вышло из первобытного общества.
– А по-моему, деньги и есть самое первобытное, - сказал Сергей.
– И еще неизвестно, где человек дичает больше: в первобытности или в современном мире под властью денег?
– Ты, Сергей, утопист.
– Верно!
– закричал Махметка.
– Утопить его! Бери за ноги, тащи в ставок!..
5
После полудня прискакал вестовой с приказом - полевому лазарету спешно сниматься и с транспортом раненых отступать в тыл, Врангель прорвал линию фронта, и надо было спасти раненых бойцов.
Конюхи запрягали лошадей, устилали соломой санитарные двуколки, выводили раненых.
Фельдшер дядя Яша распределял, кому в какой повозке ехать. Для Стародубцева и еще двоих тяжелораненых была отведена особая двуколка с крытым парусиновым верхом.
– Поедем, как цыгане, - сказал Федя, когда его подвели поближе.
Ленька решил сопровождать транспорт и подседлал Валетку.
Все шло свои чередом, но неожиданно перед самым отъездом Стародубцеву сделалось хуже. Нестерпимая боль так сковала курсанта, что он не мог вымолвить слова.