Червонные сабли
Шрифт:
– Пить, Алексей Егорович...
– попросил раненый.
– Все горит в душе...
Раненый жадно припал к ведру, а Ленька одной рукой поддерживал ему голову, а другой смочил разгоряченное лицо. Только тут он заметил, что Федя был ранен и в шею: на вороте засохли пятна крови. Ленька размотал свою ногу и красным платком перевязал шею Стародубцеву.
Валетка тянулся губами к воде. Уложив раненого, Ленька напоил коня, обмыл кровь на седле и на боку. Самому воды не осталось, а она сейчас была равносильна спасению. Ленька еще раз, прихрамывая, сходил к ставку, сам вдоволь напился, рану обмыл, и ноге стало легче.
Вернувшись, он прилег отдохнуть между Валеткой и Федей. На душе было тревожно. «Неужели не придет помощь? Не может быть! Черта с два дождутся враги нашей смерти!» - с ожесточением думал он. Пусть только стемнеет, и он сам доставит раненого в лазарет, назло врагам спасет курсанта. Такой человек не должен погибнуть. Может быть, сам Ленин вспоминает о нем: мол, где ты, Федя, мой верный часовой? А Федя лежит в посадке подсолнухов на земле Украины, истекает кровью, и враги, как черные вороны, кружат по дорогам, ищут свою жертву.
– Леня... Алексей Егорович, ведь их расстреляли, раненых, а они не сдались и пощады не просили. Слышишь? Не сдались красные курсанты.
Федя лежал в полубреду с закрытыми глазами. Ленька не знал, что делать. Так было жалко раненого, что, кажется, отдал бы ему свое сердце.
«Эх вы, высокие благородия, сопляки в офицерских погонах! Погодите, грянет над вашими головами гроза!..»
В степи было тихо. Вечернее солнце золотило макушки подсолнухов. Вдруг послышался в небе шелест летящего снаряда, и неподалеку, в зарослях подсолнухов, взметнулся к небу фонтан чернозема. Комья земли и осколки, разлетаясь, застучали по листьям. Запахло гарью. Не успел Ленька опомниться, как левее первого снаряда разорвался другой, Валетка прижал уши. А когда шагах в десяти блеснуло пламя, а макушки подсолнухов точно косой срезало взрывной волной, Ленька накрыл собой Федю. Валетка вскочил на ноги.
– Стоять! Умри!
– крикнул Ленька, и конь жалостливо заржал, повинуясь хозяину.
К счастью, артиллерийский обстрел кончился. Где-то далеко тарахтел пулемет - наверное, разведка врангелевцев наткнулась на нашу заставу.
Валетка постепенно успокоился. Ленька дал ему еще напиться, и конь подбирал губами обломанные листья подсолнухов.
Что-то долго не было пацанов. Быть не может, чтобы они обманули. Ленька умел разгадывать ребячьи души. Если мальчишка верит тебе и хочет помочь, никакие препятствия не остановят его.
Начинало вечереть. Тонкий серп месяца взошел над степью, хотя небо еще было светлым. Вокруг звенели цикады. Неожиданно Ленька уловил приглушенный топот коней. Он невольно схватился за маузер. Вот в стороне послышался осторожный шорох листвы и вкрадчивый голос спросил: «Дядю, вы где?»
Ленька облегченно вздохнул; это были свои.
2
Походный лазарет Второй Конной разместился в тихом уголке, в заброшенном доме лесничества. Это был небольшой островок лесопосадок среди бескрайних степей Северной Таврии: заросли черного граба, клена и ясеня с неожиданной для этих мест прохладой, с грачиным криком, о голубым ставком, заросшим тиной. Берега в ставке травянистые, с корягами и рачьими норами. Вербы смотрели в воду, где отражались лебединые облака, проплывающие над лесом.
Ничто не будило здесь заповедной тишины. Лишь изредка прилетит аист, сядет на зеленую траву и бродит по берегу, голенастый, важный, щелкает клювом в тине: ищет лягушек. Насытившись, разбежится прыжками и взлетит, размахивая черно-белыми крыльями.
Немногие из бойцов или командиров знали, где находится перевалочный лазарет, да и не очень интересовались этим. Как правило, легкораненые оставались в строю. Увозили туда лишь тяжелораненых. Поэтому в походном госпитале было тихо. Во дворе стояли двуколки с красными крестами, на веревках сушились стираные бинты.
Но с того дня, как привезли в лазарет кремлевского курсанта Федю Стародубцева, жизнь там изменилась. Всем хотелось поглядеть на человека, который видел Ленина и даже разговаривал с ним.
В большой комнате, где был лазарет, тесно стояли железные койки с соломенными тюфяками, деревянные топчаны, а то и просто сено на полу, а на нем раненые. Серые солдатские одеяла, шинели. Вместо подушек - мешки с соломой. В углу - голландская печь. На подоконнике - керосиновая лампа, которая давно не горела, и под стеклом видны были засохшие мухи. Тут же в козлах стояли винтовки для самообороны, потому что, бывало, враги врывались в лазарет и рубили раненых.
В коридоре была еще одна комната, где на столе санитары разложили перевязочный материал и склянки с йодом. Бедность обстановки объяснялась общими недостатками и походным характером лазарета.
Главным здесь был фельдшер дядя Яша, которого в шутку звали «братом милосердия», а еще «помощником смерти». Это был добрый, тихий человек. Он спал вместе с бойцами, по ночам дежурил возле тяжелораненых. Дядю Яшу бойцы любили и добродушно посмеивались над тем, как он определял температуру простым прикладыванием ладони ко лбу.
Никто не ожидал, что в лазарет может приехать командарм. Но именно так случилось. Городовиков уже знал, как беззаветно дрались с дроздовцами московские курсанты, и хотел поговорить с одним из них.
Как на грех, в тот день собрались в лазарете Ленькины дружки - Сергей, Махметка и Петро Хватаймуха. Они на рассвете вернулись с боевого задания и сразу же прискакали в лазарет, прихватив с собой два огромных полосатых кавуна. Махметка отрезал саблей ломти сочного арбуза и угощал Федю и других раненых.
Пока фельдшер и сестры милосердия делали раненым перевязки, разведчики окружили койку Феди Стародубцева:
– Значит, ты из Москвы?
– Из Белокаменной, - со слабой улыбкой отвечал Федя.
– А царь-пушку видал?
– Каждый день ходил мимо нее.
– Да ну?.. А верно, что одним ее снарядом можно дом развалить?
– Она не стреляет.
– Выдумывай... Кутузов в Наполеона не из этой пушки стрелял?
Часть бойцов навалилась на Леньку, рассматривали фотографию, где кремлевские курсанты были сняты вместе с Лениным.