Чешир
Шрифт:
— Ну, черт возьми, Али. Может, они и придурки, но все равно горячие. Говорю о том, что они видели меня в самом худшем виде. — Она скрещивает руки на груди и дуется на меня.
— Финн, твое «худшее» лучше, чем у большого процента населения лучшее. Я не думаю, что тебе есть о чем беспокоиться, — смеюсь я.
Это, кажется, немного разглаживает ее взъерошенные перья, и она перестает раздраженно пялиться на меня достаточно долго, чтобы действительно увидеть.
— Ты выглядишь по-другому, — прямо заявляет она, и я чувствую, как мои щеки вспыхивают в миллионный раз за сегодняшний день. — Где ты была? — спрашивает
— Если я скажу «нигде», есть ли какая-нибудь возможность, что ты просто забудешь об этом?
— С таким видом? Ни за что. Разливай чай, соседка. — Она выжидающе ждет ответа, и я бросаюсь лицом вниз на свою кровать.
Безмолвно простонав в подушку секунд десять или около того, я поворачиваю лицо в сторону и обнаруживаю, что она все еще пристально смотрит на меня.
— Отлично. В любом случае, я, наверное, должна тебе кое-что сказать. — Как только сажусь, раздается тихий стук в нашу дверь.
Мы с Финн обмениваемся вопросительно-удивленными взглядами. Поскольку я ближе, встаю и подхожу, чтобы открыть.
Приоткрыв дверь только на щелочку, я сначала никого не вижу.
Тогда открывая ее немного шире, слева от меня появляется знакомая пара ботинок. Прежде чем я успеваю спросить, что он здесь делает, Вокс срывается с места, на котором стоял, и хватает меня за запястье. Потом тащит меня в коридор и прижимает спиной к стене, кладя руки по обе стороны от моих плеч и удерживая меня в капкане своих рук.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я усталым голосом.
— Нам нужно закончить наш разговор, малышка. — Его использование этого проклятого прозвища вызывает у меня желание пнуть его по яйцам, но я довольствуюсь тем, что скриплю зубами и притворяюсь, что понятия не имею, о чем он говорит. — Ты и я — мы похожи, — продолжает он.
— Чушь собачья, Вокс. Мы совсем не похожи. — Наклоняясь ближе, тот прижимается губами к моей шее, прежде чем нежно прикусить ее зубами.
— Ты пытаешься сказать мне, что твой пульс сейчас не учащается? — Он убирает одну руку со стены и проводит ею по передней части моего бедра. — Что ты не жаждешь, чтобы я снова прикоснулся к тебе? — Парень залезает мне под юбку и между ног, поглаживая мой клитор через трусики, которые все еще влажно прилипают ко мне. — Что ты не хочешь, чтобы я трахнул тебя пальцем до оргазма прямо здесь, в коридоре? — Он сдвигает мое нижнее белье в сторону и просовывает два пальца глубоко в меня, заставляя мою киску плотно сжаться. С огромным усилием я хватаю его за запястье и отталкиваю его, молча оплакивая потерю его прикосновения.
— Заткнись, придурок, — шиплю я, прекрасно осознавая, что многие пары ушей, вероятно, напрягаются, чтобы услышать нас, включая мою соседку по комнате. — Возможно, тебе и не придется жить с этими людьми, но мне придется.
— Меня больше беспокоит, что тебе придется жить с самой собой, — бормочет он. — Что я такого сделал, что ты так разозлилась? Почему ты так ушла?
— О, я даже не знаю! — ядовито начинаю я. — Твои приятели появляются и видят меня во всей моей обнаженной, оргазмической красе? Ты знаешь кое-что обо мне, о моем прошлом и моей семье, а я не знаю откуда? Таинственный «Код», о котором ты упоминал?
Затылок издает низкий, глухой звук, когда я в отчаянии ударяюсь им о стену.
— Ты же не думаешь,
— Почему бы мне так не думать? Вам, ребята, кажется, нравится делиться девушками, так почему я должна чем-то отличаться? — На самом деле, чем дольше думаю об этом, тем больше верю, что их появление было случайностью, но сейчас я на грани саморазрушения. Вокс берет меня за подбородок, поднимая мое лицо и заставляя встретиться с ним взглядом. То, что я вижу в них, заставляет мое сердце сжиматься и в то же время пугает меня до чертиков.
— Я не делюсь. Не тогда, когда это касается тебя, Али. Ты моя, и я с радостью воткну нож в глаз любому ублюдку, который тронет тебя хотя бы пальцем. — Парень прижимается своими губами к моим, быстро, жестко и собственнически. — Эти губы только мои, чтобы целовать, твои идеальные сиськи мои, чтобы сосать, и твоя тугая маленькая киска моя, чтобы ее есть и трахать. — Отпустив мой подбородок, он ведет ладонью вниз к моей груди, где прижимает ее к моему сердцу. — И это, когда придет время, будет моим, чтобы любить. — Мои колени ослабевают, и предательский комок мышц, размещенный под моими ребрами, бьется сильнее от его слов и эмоций, стоящих за ними. Я стараюсь не обращать на это внимания, запираю это в том месте глубоко внутри, чтобы мне не приходилось смотреть на это, но дверь в этом шкафу больше не будет оставаться закрытой.
И это чертовски страшно.
Поэтому я отталкиваю его, сначала прижимая ладони к его груди, а затем своими словами скрепляя сделку.
— Уходи, Вокс. Ничто во мне не принадлежит тебе — ни мое тело, ни, черт возьми, мое сердце. Ты развратен и отвратителен, и я не могу поверить, что была настолько глупа, чтобы позволить тебе прикоснуться ко мне. — Я делаю глубокий вдох. — Хотя думаю, что до сегодняшнего вечера я никогда по-настоящему не позволяла тебе, не так ли? Ты просто пошел вперед и взял то, что хотел.
На долю секунды он выглядит так, словно я ударила его в живот. Вообще-то, вычеркните это. Парень выглядит так, словно я его ударила. Затем ужасный холод охватывает его, превращая огонь в его кристально чистых зеленых глазах в мороз и лед.
— Мне так жаль, что я побеспокоил тебя, Алианна. — Он выплевывает мое имя, как будто это горький фрукт. — Но не смей обвинять меня в том, что я принуждаю тебя против твоей воли. Ты была добровольным участником всего, что происходило между нами. — Вокс в ярости от моего обвинения. — Я знаю тебя лучше, чем ты знаешь себя, точно так же, как я знаю, что ты пожалеешь о том, что делаешь прямо сейчас. — О, я уже сожалею. Но то, что ты заставляешь меня чувствовать, пугает меня до чертиков, и этот страх угрожает задушить меня.
— Просто уходи, Вокс, все кончено. Мы закончили. Забери свои гребаные извращения и найди новую игрушку, с которой можно поиграть.
— Рад услужить. — Отталкиваясь от меня, его обычная сексуальная ухмылка приобретает жестокую остроту, и он точно знает, куда целиться, чтобы сделать больнее всего. — Может быть, я проверю, не занята ли Бенни.
Желчь подступает к горлу, и я вижу так много красного, что даже не могу придумать остроумного оскорбления — мой мозг выдает только самые простые эпитеты, доступные мне.