Чешуя ангела
Шрифт:
– Агриппина, ешь варенье. Крыжовниковое, вкусное. Сама варила, на даче.
Тётя Груша загребла варенье из хрустальной вазочки столовой ложкой. Потом громко прихлебнула чай из блюдечка.
Бабушка снова поморщилась:
– Агриппина, что у тебя за привычки, право слово! Ты должна быть примером в культуре поведения, как супруга красного офицера.
– Скажете тоже, – Груша закашлялась, замахала руками. – Какой же офицер? Последних офицериков в двадцатом постреляли, так туда им и дорога, буржуям.
– Скорее, дворянам. Хотя и разночинцев хватало.
Бабушка достала папиросу, стала разминать сильными пальцами. Прикурила, сломала спичку в пепельнице.
– Офицеры, милочка, были не только примером служения, но и образованными людьми. И то, и другое было бы полезным для новой пролетарской интеллигенции. Так. Анатолий, Сергей, вы чаю попили? Идите играть.
Серёжка притащил с собой удивительную книжку с толстыми картонными страницами, яркими рисунками. Картинки обладали волшебным свойством: если поставить книжку на попа и раскрыть страницы, то они, прорезанные по контуру, выдвигались, становились объёмными. Вот рыцарь, наглухо закованный в сталь, скачет на вороном коне, а вот – принцесса в невиданном пышном платье, с грустными голубыми глазами, золотыми волосами и розой в руке. Понять, про что книжка, было невозможно – буквы незнакомые, смешные, с точками и чёрточками над гласными. Её прислал старший Тойвонен из заграничного Таллина, где служил сейчас.
– Наверное, этого пса-рыцаря дожидается, – предположил Серёжка.
– Точно! А наши его на Чудском озере поймают – и под лёд, как в кинокартине!
– И поделом ему, фашисту! – захохотал Серёжка.
– Я три раза на «Александра Невского» ходил, – похвастался Толик.
– А я – четыре. Жаль, не показывают больше.
– Помнишь, наш ка-а-ак рубанёт мечом, и рог у фашиста с башки долой!
Толик замахал руками, наглядно показывая, как иностранный захватчик лишился грозного украшения, и нечаянно зацепил статуэтку Дон Кихота. Чугунный борец с мельницами упал с тумбочки вместе с верным Росинантом, производя невообразимый грохот.
– Вы что там балуетесь? – крикнула бабушка из соседней комнаты. – Шюцкоровцы малолетние! Идите на улицу хулиганить.
Когда торопливо обувались в прихожей, Серёжка шёпотом спросил:
– Как думаешь, а у рыцарей рога прямо из головы растут? Или только на шлеме?
– На шлеме, – авторитетно ответил Толик. – Потому что если на голове, то и шлем на башку не натянуть. Рога мешать будут.
9. Странности
Город, лето
Кондиционер в офисе Дьякова был близок к смерти от истощения сил. Июль выдался чудовищно жарким.
Лысина, толстая шея, багровое лицо клиента были облеплены капельками пота, как сумочка его спутницы – стразами. Заказчик уперся толстыми короткими пальцами в столешницу, угрожающе нагнул голову, словно бык, выискивающий у матадора место помягче.
– Чё за ботва? Какой ещё олень? Это чтобы пацаны засмеяли: Вован у нас олень? Ты бы заодно петуха пририсовал, умник. Ещё и с палкой в жопе.
Хрупкий Макс в майке «милитари», не придающей ни капли мужественности, откинулся на стуле, сложил тонкие руки на груди защитным жестом.
– Прекрасный геральдический символ. Вы же сами сказали, что по отцовской линии из донских казаков, а белый олень, пронзённый стрелой, – их тотем с допетровских времён. Это стрела, а не палка.
– А цвет голубой почему? Чё за намёки?
Макс умоляюще посмотрел на шефа:
– Игорь Анатольевич, объясните вы ему.
Дьяков кивнул:
– Всё верно, лазурь символизирует красоту, мягкость, верность, честь, величие…
– Чё?! – багроворожий начал подниматься из-за стола. – Какую, мля, красоту и мягкость?!
Помощь пришла откуда не ждали. Подруга заказчика с вывороченными, словно атакованными пчёлами, губами, вступилась за историков:
– Котик, но ведь это НАШ герб. Конечно, красота. И ты на самом деле у меня добрый и мягкий. В душе. На самом донышке.
Котик хмыкнул. Хлопнул спутницу широченной ладонью по ботоксной ягодице – звук получился резкий, будто воздушный шарик лопнул.
– Ладно, киса. Берём. Заверните. Только ещё шлём добавьте рыцарский с рогами, я такой в кино видел. Типа, мы не из мужиков, а из бойцов.
В переговорную заглянула Елизавета:
– Извините, пожалуйста. Шеф, там неотложное дело.
Николай звонил на офисный номер, а не на мобильный, что уже было странным. Говорил тихо и сбивчиво:
– По последней твоей просьбе, родное сердце. Такие дела. Встретиться надо, есть вопросы.
– По последней, м-м-м? По реабилитированному? Как его, Арзумяну? Или…
– Нет, не гадай. Встречаемся через пятнадцать минут. Не где обычно, а рядом, номер дома – как калибр самолётной пушки, про которую мы с тобой спорили недавно. Отбой.
– Всё в порядке, Игорь Анатольевич? – Елизавета крутила в тонких пальцах карандаш.
– Что-то он темнит. Страхуется от подслушки, опять мы, видать, не туда влезли – как тогда, когда про дедушку мэра случайно накопали… то, что накопали. Ладно, я пошёл.
– Не забудьте, через час у вас встреча. С Конрадом.
– Помню. Держитесь тут. Занимайте круговую оборону.
Николай Савченко был загадкой, которую не хотелось разгадывать. В настоящем – пенсионер, использующий прежние связи для скромного дополнительного дохода, а в прошлом – сотрудник спецслужбы. Какой именно, в каком звании – неизвестно. В начале знакомства Игорь пытался было выяснить, но приятель лишь многозначительно молчал, и тема закрылась сама собой. Дьякова вполне устраивало, что Николай умел добывать любую информацию из самых засекреченных архивов и брал за неё весьма разумные деньги. Какая разница, как ему это удавалось?
Игорь дошёл до дома номер тридцать семь (именно столько миллиметров имел калибр пушки американской «Аэрокобры»), прошёл через ободранную арку и обнаружил знакомца на скамейке в тихом дворе. Савченко в любую погоду ходил в сером костюме, застиранной рубашке и засаленном галстуке. Да и весь он был среднестатистический, неприметный.
– Привет, Коля. В кафе пойдём?
– Нет. Тут.
Николай достал замызганный платок, вытер вспотевшее лицо, Игорь посмотрел с сочувствием:
– Не жарко тебе в пиджаке?