Чесменский бой и первая русская экспедиция в Архипелаг (1769-1774)
Шрифт:
Екатерина предлагает Орлову войти в соответствующие сношения с Венецианской республикой, которой в награду за помощь можно посулить возвращение Мореи, некогда принадлежавшей венецианцам. Но плохо надеется Екатерина на Венецию, которая слишком боится турок и поэтому слишком уж много хитрит и «по обыкновенной ее перетоненной политике» всего и всех опасается15.
Алексей Орлов просил, чтобы Екатерина прислала ему несколько государственных грамот за печатью н собственноручной подписью, в которых императрица обещала бы «включить» все восставшие против Порты народы «в будущее замирение наше с Портой».
Екатерина тотчас же выслала Орлову требуемые документы. Одновременно императрица перевела двести тысяч рублей в распоряжение Орлова на первые расходы.
Греки волновались, слухи о скором их освобождении от турок приводили их в восторг. Алексей Орлов совершенно убежден был, что как только русская эскадра появится у берегов Морен, тотчас же весь этот полуостров будет объят пламенем восстания. Грейг видел, что медленность в плавании эскадры может сыграть в данном случае роковую роль: «Если бы можно было русскому флоту прийти несколькими месяцами ранее, пока это всеобщее воодушевление народа еще было в полной силе, турки же малочисленны и рассеяны, то весьма вероятно, что вся Морея в короткое время была бы очищена от турок и осталась в полной власти греков»16.
Екатерина с обычной своей трезвостью мышления не очень полагалась на помощь «православных народов, подвластных Турции», о которых с таким чувством писала в рескриптах. «Признаться же должно, что в то самое время множество греков, сербин и прочие единоверные авантурьеры зачали соваться ко многим с планами, с проектами, с переговорами…» Так без всякого энтузиазма изъяснялась она в личных письмах к Алексею Орлову. И, кстати, прибавляет («мимоходом дам Вам приметить»), что один из единоверных, Степан Малый, «в канцелярии опекунства здесь дело имел и, обманув здесь, выманя алмазы у греческого купца и заложа оные, деньги взял и сам ускакал».
Но все это - дело второстепенное. Русская армия и русский флот - вот на что должна прежде всего рассчитывать и опираться Россия, когда она вынуждена вооруженной рукой отстаивать свои интересы. Греки, «сербины», черногорцы - все это, если бы пришло в движение, сильно подорвало бы возможные планы и предприятия Оттоманской Порты на севере Турецкой империи, то есть в Крыму, на Кубани и на Дунае, Буге, Днестре и на границах Польши. Но диверсия на юге Турции возможна лишь путем посылки сильного русского флота в Архипелаг. И Екатерина отваживается па это дело и снаряжает экспедицию Алексея Орлова. Она знает, что Панин, которому и вся-то турецкая война не нравится, никак не может одобрить этого далекого и отважного, многие даже думали-отчаянного предприятия. Но императрица просто игнорирует и этом случае Панина, как она его игнорировала и в других очень важных случаях. Никита Иванович узнает об экспедиции, когда уже все решено и даже некоторые важные приготовления сделаны.
Екатерина понимала, что, отправляя эскадры Алексея Орлова и адмирала Спиридова из Балтики через Скагеррак и Каттегат, Северное мире, Атлантический океан, Гибралтар, Средиземное море - к берегам Мореи и островам Архипелага, она идет на очень большой риск, и что плыть придется мимо Англии и мимо берегов Франции. «Новость и важность предприятия нашего противу неприятеля обратят, конечно, на себя особливое внимание всей Европы, тем более, что тут общая всех полуденных держав левантская коммерция много интересована будет»,- так писала императрица в рескрипте на имя Орлова от 11 августа 1769 г.17 Она хорошо знала, кого посылает. Умный дерзостный, храбрый, любящий риск и ищущий риска, но вместе с тем расчетливый, не боящийся ни пули, ни ответственности, Алексей Орлов, как уже сказано, был как раз подходящим человеком для подобного головоломного задания, Но Екатерина очень хорошо знала натуру этого отважнейшего и опаснейшего из своих фаворитов, в котором сидел не только генерал, но и кондотьер, не только кавалер орденов Российской империи, но и было» новгородский ушкуйник, Василий Буслаевич. Она опасалась, что он не воздержится от злоупотребления корсарством, которое так легко сбивается на морской разбой. И она настойчиво уже наперед запрещает Орлову выдавать грамоты на корсарство («арматорство»), если эти «арматоры» намерены будут нападать на торговые суда европейских держав или же народов христианских вероисповеданий, живущих под властью турок и числящихся турецкими подданными. Мотивы этого ограничения весьма понятны. В XVIII в, вопрос о праве воюющих правительств выдавать частным лицам (капитанам, судовым дельцам «арматорам») лицензии для узаконения нападения на торговые суда противника был одним из самых острых и горячо дебатировавшихся вопросов международного права. Екатерина не желала, чтобы Алексей Орлов, слишком щедро рассылая корсарские суда, возбуждал против России не только Англию и Францию, но и торговые круги Греции и всего Леванта. Она, напротив, стремилась всячески выступать в качестве покровительницы утесняемых турками христиан, а из всех этих христиан именно богатые греческие и левантийские купцы могли стать непосредственно наиболее полезными союзниками. Еще 4 марта 1769 г., императрица особым рескриптом дала Алексею Орлову обширнейшие полномочия и средства, которые ему, по мнению государыни, могут понадобиться для «скорого от вас на месте приласкания таких людей, кои между благочестивыми греческими и славянскими народами отличный кредит иметь могут»18.
Хлопот было много. Эти «благочестивые» левантийцы и греки вели себя нередко весьма сомнительно, несмотря на все «приласкания» их, а Франция и даже «дружественная? Англия интриговали очень усиленно. Правда, их усилия порой взаимно нейтрализовались тем, что друг к Другу они в тот момент относились еще враждебнее, чем к России. Да и серьезной базы в Средиземном море русским добиться было не так легко, и Екатерина собственноручным письмом (от 6 мая 1769 г.) предупреждала Алексея Орлова, чтобы он не очень полагался на Неаполь: «Дам вам приметить, что король неаполитанский бурбонского дома и по французской дудке со своим министерством пляшет, а сия дудка с российским голосом не ладит»19.
4
Алексей Орлов находился в Италии, в Ливорно. Поэтому командиров для эскадр, которые одна за Другой были отправлены из Балтийского моря в Архипелаг, пришлось выискивать и назначать уже без главнокомандующего всем предприятием. Но, войдя в Средиземное море, все они должны были немедленно стать под его верховное командование. Выбор командиров эскадр в общем был удачен, в особенности нужно сказать это о командире первой эскадры Свиридове и находившемся при нем Грейге.
Григорию Андреевичу Спиридову, происходившему из старинного, но обедневшего дворянского рода, было уже пятьдесят шесть лет, когда в 1768 г. императрица решила поручить ему первую эскадру из тех, которые должны были пойти в Архипелаг.
Он был с 1764 г. вице-адмиралом и командовал кронштадтской эскадрой. Этот почетный и относительно спокойный пост достался ему после долгой, терпкой, трудной лямки, которую он тянул с пятнадцатилетнего возраста, когда стал гардемарином, а еще точнее - с десятилетнего возраста, когда записался в морские «волонтеры». Перебрасывали его то на Каспийское море, то на Азовское, то на Белое, то, наконец, в такой глубоко континентальный город, как Казань, для надзора за рубкой и доставкой корабельного леса для нужд адмиралтейства.
В Семилетнюю войну Спиридов отличился, приняв активное участие в военных действиях, предпринятых в 1760-1761 гг. против прусской морской крепости Кольберга.
Спиридов был здоровья очень хрупкого, к старости болезни становились чаще и злее. Но в поход все же пошел, покинув свое место командира кронштадтской эскадры. 4 июня 1769 г. его произвели в полные адмиралы. Это была как бы наперед выданная награда.
Своей флотилией назначенный в поход Спиридов не имел оснований быть очень довольным. Из 15 судов побольше - ровно одна треть не дошла даже до Англии, а у Порт-Магона (на о. Минорке в Средиземном море) из своей эскадры Спиридов увидел лишь четыре линейных корабля и четыре фрегата. Сам адмирал на своем флагманском «Евстафии» пришел 18 ноября 1769 г. первым, а потом в течение нескольких месяцев приходилось поджидать отставшие и чинившиеся суда. Екатерину раздражало то, что больше полугода прошло на путешествие из Кронштадта в Средиземное море. Но суда были плохи, не выдерживали больших штормов, ломались в важных частях, требовали очень долгой починкн в Англии и других местах, где по пути их должен был оставлять Спиридов.
Старый морской служака не мог быть очень уверен также и в том экипаже, который посадили на его суда, Правда, в его храбрости, в его уменьи, например, вести победоносный рукопашный бой, в его способности научиться владеть морской артиллерией Спиридов не имел никаких поводов усомниться. Но много было матросов из глубины русского материка, никогда до поступления на службу не видевших моря. Они болели, многие умирали в тяжком, долгом морском походе. За первые же два месяца плавания (и притом сравнительно теплые месяцы-от конца июля до конца сентября) Спиридов потерял сто человек умершими и около 500 тяжело больными. За одну только остановку в Гулльском порту, то есть за три недели с небольшим, умерло еще 83 человека. «До сего числа еще ни одни час не прошел, когда бы я без прискорбности пробыл», - писал Спиридов, сам больной, графу Орлову в Ливорно, извещая его о своем медленном плавании.