Чесменский бой
Шрифт:
– Как же мы будем с вас золото брать, когда вы проливаете за нас кровь свою!
Брандер, определенный под команду Дмитрию Ильину, снаряжался у борта «Трех Святителей». Две встречи предстояли там командиру мортирной батареи. Первая – с Евграфом Извековым, вторая – с младшим братом Дементария – Варвацием.
Поведал Дмитрий в разговоре с хозяином определенной в брандер полушебеки о своей дружбе с Дементарием Константиновым, спросил, не слышал ли тот что-нибудь о его судьбе. Показал подаренный перед расставанием кинжал. Хозяин полушебеки Варваций долго молча рассматривал тусклое лезвие с восьмиконечным православным крестом, затем поцеловал его.
– Я помню этот кинжал еще с мальчишеских лет. Пусть он принесет тебе удачу!
Выше креста у самой рукояти было выбито неразборчиво одно лишь слово.
Наскоро обойдя судно, Ильин собрал подле себя команду. С первого же взгляда было ясно, что матросы подобрались опытные, сплошь лихие брамсельные, имеющие за плечами с добрый десяток морских кампаний. Недоверие у лейтенанта вызвал только артиллерист: уж больно молод. Засомневался Ильин, ведь сказано было цейхмейстером: набирать на брандеры самых надежных канониров. – Откуда ты? – поинтересовался.
– Со «Святителей», ваше благородие! – последовал бойкий ответ.
Ильин вопросительно поглядел на стоявшего рядом Извекова. Тот недоуменно пожал плечами:
– Митя! Сей матрос – артиллерист отменный. В давешней баталии не только палил знатно, но и проворством своим от смерти многих спас неминуемой!
– Как звать-то тебя? – успокоившись, поинтересовался у матроса брандерный капитан.
– Матрос первой статьи Никонов Василий! – был ответ.
Время, отпущенное Ганнибалом на знакомство с брандером, подошло к концу, и Дмитрий Ильин, простившись с Извековым, отбыл на «Гром».
Старший же офицер «Трех Святителей» приступил к снаряжению судна. Матросы загружали трюмы тяжелыми пороховыми бочками, расставляя меж ними небольшие бочки с селитрой и смолой. Пока они раскатывали вдоль палубы длинные парусиновые шланги – сосисы, набитые горючими веществами, и обливали палубу вонючим скипидаром, другие крепили к бушприту и нокам реи железные крючья.
На кораблях зачитывался приказ главнокомандующего:
«Наше дело должно быть решительное, чтобы оный флот победить и разорить, не продолжая времени, без чего здесь, в Архипелаге, не можем мы и к дальним победам иметь свободные руки…»
Пополудни 25 июня 1770 года Спиридов с Грейгом съехали на «Ростислав». Корабли, определенные в боевой отряд, подошли и стали ближе к бухте. Остальная эскадра легла фигурой полумесяца, загнув края круто. Над Чесменской бухтой сгущались сумерки…
Глава пятая
Уже простерлася над Понтом риза ночи.
Отверзлися небес недремлющие очи.
Луна, дрожащая, открыла бледный зрак…
В ту достопамятную для всех россиян ночь погода весьма благоприятствовала атакующим.
В одиннадцать часов пополуночи Спиридов захлопнул крышку карманных часов: – Пора!
Чтобы не привлекать внимания турок, пушечных сигналов не давали. На «Ростиславе» лишь зажгли и подняли фонарь. Адмирал запрашивал: «Все ли готовы к съемке с якорей?» Тотчас на флагштоках кораблей действующего отряда замерцали ответные сигналы-огни: «Готовы!» Тогда на «Ростиславе» вывесили сразу три фонаря: «Начать движение!»
Согласно диспозиции первой в бухту должна была входить «Надежда»: ее задача – подавить береговые батареи. Но на фрегате замешкались. То ли мель была рядом, то ли еще что, но «Надежда» медлила со съемкой. Видя это, Спиридов отстранил Грейга в сторону и зычно крикнул на «Европу»: – Клокачев! Тебе начинать первым!
Повторять капитану «Европы» было не надо. Выбрав якоря и наполнив ветром марсели, передовой линейный корабль решительно двинулся вперед в темный зев Чесменской бухты. С оставшегося по левому борту «Грома» матросы и офицеры приветственно махали руками.
Едва «Европа» вышла на траверз первой береговой батареи, как загремели залпы. Сражение началось.
Несмотря на сильный огонь, Клокачев пробился в бухту и дерзко встал посреди нее на шпринг. До турок было менее двух сотен саженей. По одинокой «Европе» сразу открыл пальбу весь неприятельский флот. Темноту ночи прорезали снопы пламени. Ядра и брандскугели, завывая, чертили в небесах свой гибельный след… Русские канониры били отменно, и скоро на турецких кораблях запылали первые пожары. В течение получаса выдерживала «Европа» этот неравный бой и вышла из него победительницей*.
К часу ночи подошел и встал рядом «Ростислав». Вслед за «Ростиславом» под всеми парусами проскочили в бухту брандеры, а затем остальные корабли и фрегаты отряда: «Не тронь меня», «Надежда», «Африка», «Гром». Теперь русские пушки держали под прицелом всю бухту. Над Чесмой стоял сплошной гул*.
Подъем духа российских моряков был небывалый: «С большим воодушевлением шли суда в гавань навстречу морю огня… Став на якорь, они взяли на прицел самые крупные из неприятельских кораблей, и их ядра, как дождь, стали барабанить по турецким судам. Бомбы летали по воздуху, как сказочные метеориты», – писал один из, участников сражения.
Скоро удачно пущенный каркас с «Грома» упал в рубашку грот-марселя одного из турецких кораблей. Будучи изготовленным из бумажной парусины и к тому же совершенно сухим, тот вспыхнул мгновенно. Огонь быстро побежал кверху по мачтам и реям. Рухнула прогоревшая грот-стеньга. Спустя мгновение жаркие языки пламени уже лизали весь корабль. Турки бросились вводу… – Начали хорошо! – молвил Спиридов сквозь зубы.
– Дайте по отряду сигнал «Усилить огонь как только возможно», – обернулся он к Грейгу.