Чесменское сражение. Граф Орлов против Хасан-бея
Шрифт:
Затем адмирал Мордвинов, согласно повелению Екатерины, пожаловал капитанов Самуила Грейга и Ивана Барша бригадирскими чинами. Тоже авансом!
Сразу по роспуску строя засобирался Мордвинов на берег, ссылаясь на неотложные дела.
– Говорил тебе, прикуси язык, так все-таки ляпнул на свою голову! – сокрушался он. – Себя жалеючи, кверху не плюют, Гриша!
– Говорить бедственно, но и молчать тяжко! – Спиридов был зол. – Осточертело угодничество гнусное!
– Ладно, – перевел опасный разговор на другое осторожный Мордвинов, – назавтра поутру выгоняй эскадр свой к Красной Горке, сам же ко мне в Кронштадт, будем ждать инструкции секретные по сношению с державами европейскими,
Проводив Мордвинова, задержался Спиридов у фальшборта. Раскрыл табакерку, не торопясь, набил табаком трубку, пальцем его уплотнил. На серебряной табакерке маслом писанный портрет царя Петра в венках лавровых, по сторонам от него сцены из баталий громких: Нева, Гангут, Эзель и Гренгам. Табакерка эта Спиридову еще стариком Бредалем дарена. Рядом с адмиралом – капитан «Евстафия» Круз, багровый и потный от пережитых волнений. Захлопнул Спиридов табакерочку любимую, в карман положил.
– Что ж, – обернулся он к Крузу, – дело царское – повелевать, а наше моряцкое – по морям плавать. Подымай, Александр Иваныч, сигнал к съемке с якорей!
Глава шестая
Колумб российский через воды
Спешит в неведомы народы…
В тот же день, повинуясь приказу, эскадра покинула Кронштадтскую гавань и, подойдя к Красной Горке, стала там на якорь. В Кронштадте оставались теперь лишь спешно догружавшийся припасами «Святослав» да ожидавший командующего пакетбот «Летучий».
На время отсутствия адмирала начальствовать над эскадрой было велено бригадиру Самуилу Грейгу.
Стоя у Красной Горки, приняли корабли на борт Кексгольмский пехотный полк и армейскую артиллерию, погрузили быков черкасских. Кексгольмцы грузились весело, с полковой песней:
Вновь нам турки угрожали,Вновь кексгольмцев к ним послалиВласть султана расшатать,Греков к бою поднимать!Дополнительно загрузили в трюмы линейных кораблей пять полугалер и два плашкоута в разобранном виде.
Помимо стоявшей на якорях эскадры, распустив паруса, прошел в гудении парусов отряд кораблей контрадмирала Андрея Елманова. По плану, соединившись с зимовавшими в Ревеле кораблями, он должен был образовать так называемую Резервную эскадру, которой надлежало поджидать Спиридова, крейсируя между Дагерортом и островом Гогланд, а потом сопровождать его через все Балтийское море.
Сидя в кресле, Грейг рассматривал проходящие мимо корабли сквозь линзы зрительной трубы. Настроение у бригадира было великолепное. Порученную ему амбаркацию он провел успешно, и теперь оставалось лишь ждать дальнейших указаний. Мимо в гудении парусов промчался концевой елмановский фрегат «Святой Сергий», с него махали руками.
– Всё! – Грейг сложил трубу и, поднявшись, принялся прохаживаться, тяжело ступая по дюймовым палубным доскам. Незаметно для себя он начал напевать под нос старую песню английских моряков о боцмане Булле, которому сам черт не брат в любви, пьянстве и абордажных драках от Ливерпуля до самой Ост-Индии. – Йо-хо-хо и бочонок рома! – забывшись, бригадир что есть мочи притопнул в конце припева ногой.
Вахтенный лейтенант с удивлением поглядел на своего капитана, но Грейг уже с каменно-равнодушным лицом спускался в каюту. Там, откушав любимого порриджа – жидкой овсяной каши – и скинувши камзол, он развалился на диване. Закрыв глаза, бригадир предался раздумьям.
В России ему определенно нравилось. Здесь Грейг получил должность и почет, высокий чин и хорошие деньги, все то, к чему ему, сыну бедного шотландского моряка, было невозможно пробиться в Англии. Здесь, наконец, он встретился с юной дочерью владельца Петербургского канатного завода Сейрой Кук, двоюродной сестрой его старого товарища, известного кругосветчика Джеймса Кука. Россия дала ему все: карьеру, признание и любовь…
Еще в неполные пятнадцать лет записался Самуил Грейг волонтером в королевский флот. Исходил все моря и океаны, дрался во многих сражениях, стяжал себе славу первого храбреца в памятном для англичан бою у Бель-Илля. Но за тринадцать лет службы дослужился лишь до лейтенантского чина. Так бы и прозябать ему до конца службы своей на каком-нибудь худом суденышке, если бы не внезапное известие из далекой России о том, что императрица Екатерина приглашает к себе на службу морских офицеров. Терять Грейгу было нечего, и скоро, получивши разрешение на переход от короля Георга, он отбыл в неведомую страну вечных снегов.
Екатерина иностранцев ценила высоко, на деньги не скупилась. Сразу по приезде в Петербург получил Грейг от нее чин капитана 1-го ранга и новейший фрегат под команду.
Толковый и опытный моряк, он сразу развернул в России кипучую деятельность: то и дело составлял прожекты по нововведениям в парусах и корабельной архитектуре, предлагал изменения и улучшения в морской службе, в образцовой исправности содержал вверенное судно. Благоволили к Грейгу сами братья Орловы.
Смущало бригадира в России лишь одно: в здешней флотской среде царили свои, не понятные ему традиции. Нет, русские тоже верили в порядок ведения баталий в линиях кильватерных колонн, также чтили основы линейной тактики монаха Госта. Однако, когда речь заходила о неукоснительном соблюдении линейных догматов, моряки российские только рукой махали.
– Всего наперед не угадаешь. Биться следует, исходя из случаев имеемых, то нам еще Петром Великим завещано!
Этого-то Грейг понять никак не мог, а потому и мрачноват бывал частенько. Вот и сейчас он рассуждал сам с собою, пытаясь докопаться до истины.
Морские войны во все времена требовали особого искусства. В древности триеры и триремы крушили друг друга таранами. С появлением парусных флотов самым главным в сражении стало умение вовремя поймать ветер. Поначалу на флоте бились кому как бог на душу положит, каждый корабль сам по себе. Затем голландцы придумали кильватерный строй, когда каждый корабль следует «в струе» идущего впереди. С этих времен и начался знаменитый «гусиный марш» парусных флотов, растянувшийся на долгие века. В конце концов от капитанов стали требовать только одно – сохранить свое место в общей линии. Всякая инициатива была объявлена крамолой и каралась нещадно. Первыми зашли в тупик англичане. Запуганные наказаниями, британские флотоводцы стали бояться хо тя бы на букву отступить от инструкций Адмиралтейства, но и это не помогло: вместо побед следовало одно поражение за другим.
Навсегда запомнил Грейг дождливый мартовский день 1757 года, когда он, совсем еще юный мичман, присутствовал при расправе над адмиралом Бингом. Адмирал исполнил все параграфы данной ему инструкции, но, несмотря на это, бездарно проиграл сражение французам у острова Менорка. Состоялся суд, и флотоводец был приговорен к смертной казни.
Ровно в полдень из отведенной ему каюты на линейном корабле «Монарх» появился осужденный. Приподняв шляпу, он раскланялся с капитанами судов, собранными в шлюпках на Спитхедском рейде.