Чесменское сражение. Граф Орлов против Хасан-бея
Шрифт:
Русский посол в Стокгольме граф Иван Андреевич Остерман затребовал у Панина на подкуп двести тысяч рублей, затем еще и еще. Узнав о «финансовой диверсии» Екатерины II, французский министр иностранных дел Шуазель сделал ответный ход и одарил, со своей стороны, золотом «французскую партию» сейма. Но и Панин не отступал. Русское золото щедро текло в карманы не только сторонников России, но и ее противников. Результат не замедлил сказаться. Сейм проголосовал против предложений принца Густава. Шведская Конституция 1720 года оставалась в силе, и Россия смогла наконец-то вздохнуть спокойно.
В русском правительстве
В эти дни английский посол Каткарт получил секретную депешу от министра иностранных дел Рочфорда, которая в пути была, впрочем, уже тщательно перлюстрирована агентами Екатерины. Лорд Рочфорд писал: «Несмотря на то что король заявил полнейшую и искреннюю готовность оказать всю желаемую императрицею помощь морской экспедиции, которой она так интересуется, тем не менее его величество желал бы, чтобы было обращено большее внимание на препятствия, могущие встретиться при исполнении этой мысли».
Сообщения с театра военных действий за июнь 1769 года:
«9 июня. Двухсоттысячная турецкая армия во главе с великим визирем перешла Дунай и двинулась к Бендерам, имея целью вторжение в Новороссию.
24 июня. Генерал Голицын вновь начал переправу через Днестр к Хотину, чтобы привлечь к себе турецкую армию.
27 июня. Значительный отряд неприятеля, шедший из Ясс к Хотину на подкрепление, атаковал наш авангард. Перестрелка продолжалась до самой ночи, и турки вынуждены были отступить за Прут. В тот же день при местечке Надворном отряд капитана Тотовича разбил наголову сильный отряд польских конфедератов под предводительством Твардовского, положив на месте 45 человек. Сам Твардовский был взят в плен.
30 июня. Турки выступили из Хотина силою до 30 тысяч человек, которые выстроились к бою, показывая вид решительного нападения. Тогда армия наша тоже построилась в боевой порядок, намереваясь опрокинуть противника. Но едва сделано было несколько пушечных выстрелов и брошено две-три бомбы, как все неприятельские войска поспешно отступили в Хотин».
Из Восточной тайной экспедиции:
«Июнь 1769 года. К острову Умнак, где зимовал Креницын, прибыл гукор “Святой Павел”. Покидая место зимовки, Креницын велел поставить на берегу деревянный крест. Под крестом в скважине оставил памятную записку. Суда двинулись в Нижне-Камчатск. В течение трех последующих дней были описаны все острова группы Креницына. Отделясь от галиота “Святая Екатерина”, капитан-лейтенант Левашов на гукоре искал южнее острова Умнака землю, но не нашел. Описал четырехсопочные острова, лежащие между Умнаком и Амухтой. Затем “Святой Павел” прошел проливом между островами Амухта и Амля в Берингово море и после тяжелого двадцатидневного плавания достиг острова Медный. Исследования продолжались…»
Обойдя еще до подъема флага эскадру на катере, капитан 1-го ранга Плещеев велел грести к «Трем святителям». Там с портовых баркасов перегружали груды овчинных шуб. Разгневался флаг-капитан, такое увидевши:
– Чей это приказ – овчины нагружать?
С квартердека словоохотливо пояснили:
– А Роксбурга, капитана нашенского!
Скривился Федор Плещеев.
– От шуб сих токмо дух вонючий да вошь расползается. Кидайте обратно в баркас!
От «Святителей» велел он квартирмейстеру править катер к арсеналам, куда сегодня должны были доставить вытребованные для эскадры единороги. Ставить эти новейшие орудия на корабли долго не решались, опасаясь, как бы сноп огня из коротких стволов не вызвал пожара. Однако Спиридов на единорогах настоял, и их наконец-то привезли. Подле орудий нашел Плещеев и самого адмирала. Спиридов наставлял цейхмейстера Ивана Ганнибала:
– Однорогов дадено нам самая малость, посему ставить будем на гон-дек по паре картаульных, на опер-дек по паре полукартаульных, а на полудеках станем крепить трехфунтовые фальконеты.
Широкоскулый, смуглый Ганнибал лишь кивал согласно.
Завидев Плещеева, пригласил его Спиридов в портовую конторку ознакомиться со скопившимися бумагами. Там же велел он флаг-капитану заготовить ордер на то, чтобы такелаж корабельный для большей прочности немедля начинали обливать тиром – смолой древесной, с салом перемешанной.
В дверь заглянул адмиральский адъютант Кумани.
– Ваше превосходительство, к вам офицеры на прием просятся!
– Давай! – Спиридов оторвал голову от бумаг.
Скрипнула входная дверь, и перед адмиралом вытянулись два бравых офицера в зеленых, с белым подбоем корабельных кафтанах.
– Слушаю вас! – Спиридов глядел устало.
– Офицер корабля «Святая Екатерина» капитан-лейтенант Извеков! – доложился старший из вошедших.
Рыжие космы его упрямо торчали из-под короткого мастерового парика.
– Не надворного ли советника Степана Извекова сынок будешь? – спросил адмирал.
– Точно так, ваше превосходительство.
– Мы с батюшкой твоим еще с Донской экспедиции знались, отчаянный был капитан, Царство ему Небесное! – Спиридов перевел взгляд на второго из явившихся.
– Офицер того же корабля мичман Ильин! – представился тот.
Мичман был худ, курнос и застенчив.
– Ну-с, с чем же вы пожаловали ко мне? – поднялся из-за стола адмирал.
Он подошел к офицерам и, встав рядом, приободрил растерявшегося Ильина:
– Не робей, мичман, выкладывай смело!
– Ваше превосходительство! – густо покраснев, отвечал Ильин. – Мы горячо желаем быть в полезности Отечеству нашему в сей трудный для него час. Просим оказать нам великую честь, зачислив в экспедицию. – Он перевел дыхание. – Всё!
Каперанг Плещеев, полистав записную книжку, покачал головой.
– Вакансий нет!
Спиридов немного помолчал.
– Хорошо. Ступайте! – Он махнул рукой, давая понять, что разговор окончен.
Офицеры, лихо развернувшись на каблуках, так что шпаги описали на отлете приличный полукруг, вышли, печатая шаг.