Честь чародея
Шрифт:
— Кровь уходит, — сказал он. — А вот сок этого Дерева — нет. Мой сок запятнал ваши руки. Смотрите! — И его вырвало красной густой кашей, а потом он улыбнулся, и его лицо превратилось в лицо улыбающегося Рэйфарла. Голова, подпрыгивая на кочках, покатилась к морю, разбрызгивая вокруг капли сока. Шипящая волна, казалось, отпрянула в ужасе, оставив на берегу несколько крошечных рыбок, забившихся в агонии.
С огромным усилием Ферн открыла глаза. Веки казались неподъемными. Сон неумолимо тащил ее в свои сети, не отпускал, и Ферн снова оказалась в плену кошмара. Она шла по улицам нереального города, а кругом сновали люди со звериными мордами, остроклювые, клыкастые, покрытые шерстью. И вскоре Ферн опять стояла у подножия Темной Башни. Лифт поднял ее наверх, она прошла в кабинет и взяла перо, обагренное кровью. «Подпиши», — сказал Люк. И она, должно быть, подписала, потому что лицо
Ферн парила в вакууме. Было нестерпимо холодно. Перед ней то и дело проплывали образы, леностью движений напоминая медуз. Некоторых она узнала — Моргас, Сисселоур, Элаймонд, другие были едва узнаваемы. Ферн увидела даже пару глазных яблок с обрывком нерва. Этот сон пугал ее, да к тому же он длился нестерпимо долго, и она вся закоченела. Холод, казалось, сковал даже ее сердце. Она парила уже довольно давно, и лица больше не попадались ей. От страха она начала кричать и звать Бога, хотя была, не до конца уверена, что верит в Него. Но Он появился и вытащил ее из темноты. Вот она уже сидит рядом с Ним на зеленом лугу. Он очень похож на Рэггинбоуна, только чуть добрее, с длинными седыми волосами и бородой, в синей шапочке.
— Как мне прекратить этот сон? — спросила она.
— Вы сами знаете, — ответил Он.
Конечно же, она знала. Ферн проснулась и увидела, что наступило утро, бледное и хмурое, похожее на странника, вернувшегося из длинного и неудачного путешествия. Некоторое время она лежала в постели и думала. Ей предстояло сделать последний шаг, и к этому шагу нужно было тщательно подготовиться. Ошибка могла стоить жизни. Ферн понимала, что ей нужно распрощаться с Рэггинбоуном, Лугэрри, Брэйдачином, и это угнетало ее. А ведь еще придется объяснить все Уиллу и Гэйнор. Однако выбор сделан: конец метаниям, настала пора действовать. Она убила и должна заплатить за содеянное. Заплатить за жизнь Люка и за свою. Теперь она знала, что нужно сделать.
Шел декабрь. В центре Лондона повсюду были расставлены рождественские елки, витрины магазинов украшены мишурой и гирляндами, и на все лады обыгрывался мотив ангелов, пастухов, царей и божественных яслей. Дети осаждали магазины игрушек, требуя динозавров и видеоигры, уродливых монстров–трансформеров и стройных принцесс. Улицы наводнили люди в костюмах Санта–Клауса, распевающие рождественские гимны. Недавно прошел дождь, и теперь в сумерках неоновые огни рекламы, праздничные гирлянды и уличные фонари отражались в лужах и на мокром асфальте, а брызги от проезжавших машин разлетались, как стайка светлячков. Ферн шагала по Сити мимо витрин с рядами мясистых индеек, фазанов во всем великолепии их пестрых перьев, мимо жаровен, на которых шипели и скворчали каштаны, мимо расставленных пирамидами традиционных пудингов. Вокруг нее были простые смертные, радующиеся празднику, поздравляющие даже незнакомых. Демоны же существовали только в виде резиновых масок и игрушек. Ферн хотела жить именно в такой реальности, в людском безопасном мире. Если, конечно, ей удастся сделать его безопасным для себя. Она шла ва–банк: либо все потеряет, либо выиграет, если еще есть, что выигрывать. Спустившись в метро, Ферн увидела бурлящую толпу. Она столкнулась с каким–то мужчиной, и тот даже не улыбнулся, просто посторонился, бормоча что–то под нос. А потом она нашла проход. Она знала, что найдет его, потому что он всегда рядом, если смотреть внимательно. Она чуть помедлила — еще мгновенье, и назад уже не повернуть, — а потом прошла под аркой. Свет позади нее погас, стало темно. Она оказалась на площади, где было всего несколько фонарей, да и те совсем тусклые. Люди стояли кучками, но далеко от нее, так что не поймешь, много их или мало. В центре площади возвышалась Башня. Город сразу отодвинулся на второй план, и Башня стояла в гордом одиночестве. Она была такая высокая, что при взгляде на нее кружилась голова. Одетая в стекло и черную сталь, она была выше любого небоскреба.
— Я пришла, — сказала Ферн.
— Вам назначено?
— Он ждет меня. — Он ждал ее больше четырнадцати лет.
По узенькому мосточку, стараясь не глядеть вниз, Ферн в сопровождении стражника прошла к лифту. В точности как в ее сне, они стали подниматься наверх: сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, так что желудок рухнул куда–то вниз, уши заложило и казалось, что череп сейчас лопнет. Когда лифт остановился, Ферн постояла немного, держась за поручень, чтобы прийти в себя. Потом шагнула на мост. «Это точно такой же мост, как внизу, — говорила она себе, — только падать выше». И ей удалось пройти по нему без особых колебаний. Она ступила на эскалатор, спиралью поднимавшийся вдоль стены в офис. Его офис. Двери с мягким шипением открылись, и она вошла.
На столе горела красная настольная лампа, но на него, как всегда, свет не попадал. Он был всего лишь тенью, облаченной в костюм. На стенах висели ковры, тяжелые шторы свисали до пола, а за огромными окнами чернела беспросветная ночь. Ферн прошла через весь кабинет прямо к столу, не сводя глаз с него. Ей показалось, что шла она очень долго.
— Итак, ты наконец пришла, — сказал он. Голос его был мягким, глубоким и совершенно холодным. Он проникал в каждый уголок ее души. — Договор готов. Я составил его давным–давно. — Он подтолкнул к ней через весь стол красную кожаную папку. На обложке было выгравировано ее имя: Фернанда Элизабет Кэйпел, по прозвищу Моркадис. «Интересно, откуда ему известно про мое второе имя Элизабет? — подумала Ферн. — Хотя он всегда все знает».
— Я послал Лукастора, Лорда Сэрафине, чтобы он помог тебе в борьбе с королевой ведьм Моргас, — продолжал он.
— Это была щедрая помощь, — вежливо ответила Ферн.
— Он был храбрым и верным, — сказал демон. — И любил тебя. А ты вернула его мне с копьем в животе. Его Дар был еще не развит, но под моим руководством он научился бы использовать его и мог бы многого достичь. Ты в долгу передо мной, Фернанда, и не только за это. А долги надо платить. Посему мои условия не будут столь мягкими для тебя, как могли бы быть.
— Я ничего тебе не должна, и ты никого не ценишь, — ответила Ферн, вложив с свои слова все презрение, на которое была способна. — Я пришла не принимать твои условия, какими бы они ни были. Я пришла предложить тебе свои.
Повисла долгая пауза — такого этот кабинет еще не слышал. Даже приглушенное гудение кондиционера затихло.
— Твои?
— Моя душа не продается, — сказала Ферн. — Но я хочу предложить сделку на твою, какую ни на есть, душу, если ты, конечно, решишься на это.
— У меня нет души, — проскрипел он в ответ.
— Ничего, я возьму то, что есть, — твою не–душу, дух, бессмертие, — ответила Ферн.
— _Ты_ возьмешь, _ты_ предложишь! Что ты, самая мелкая ведьма, осмелишься предложить _мне!_ И с чего ты взяла, что сможешь уйти отсюда живая? Да одно мое слово сотрет тебя в порошок!
— У меня есть защита, — сказала Ферн.
— Интересно, что может защитить тебя здесь, в моих владениях?
— Я призову Мать, — спокойно ответила она.
Снова повисла пауза. Казалось, что вся его необъятная мощь, простирающаяся над миром, сейчас сконцентрировалась в Тень, сидящую перед Ферн. Она чувствовала взгляд его невидимых глаз, он проникал в самую душу, словно лучиком обшаривая самые потаенные уголки.
— Она не услышит тебя, — презрительно усмехнулся он, однако в его тоне чувствовалась некоторая неуверенность. — Та, что спит, ни за что не отзовется на твое жалкое хныканье.
— Она слышит меня, — сказала Ферн, и, как и в тот раз, когда она читала защитные заклинания для своих друзей, за нее говорил чей–то чужой голос. Тогда она соприкоснулась с древнейшей магией случайно, не поняв, что сделала. На этот раз она действовала осознанно. — Когда–то она была сильнее тебя, и все знали Изис–Астоланту, Пангею–Единую Мать, но жрецы усыпили ее, и с тех пор миром правят мужчины. Тебе ведь гораздо удобнее управлять ими, а не женщинами, правда? Но мир меняется. Она все еще спит, но уже не столь крепко.