Честь и бесчестье нации
Шрифт:
Киселев смотрел на гостя, пожалуй, даже со страхом, словно в студию из гоголевских "Записок сумасшедшего" неожиданно явился Поприщин, возомнивший себя Фердинандом Восьмым, королем Испании. Действительно, гость прямо-таки зашелся в экстазе:
— Мне моего опыта хватит. Я буду президентом! А советский опыт, такой, например, как опыт директора танкового завода, мне абсолютно не нужен!
И вот здесь уже окончательно вылезла внутренняя суть бонапартиста — его презрение к советскому опыту, ненависть ко всему, что связано с коммунизмом, иначе говоря, ненависть к великой эпохе своего народа, в которой, конечно же, было немало дурного, но гораздо больше такого, чему нет ни цены, ни аналога. Вспомнил хотя бы своего отца: из беспризорника
Танковый завод Явлинский назвал для примера. Это для него, как видно, самый убийственный символ советской примитивности, грубости, никому не нужной силы. Он не мог найти примера более выразительного для демонстрации содержания своей черепной коробки. Слышал бы его речи директор Уральского (Кировского) танкового завода в Челябинске Исаак Моисеевич Зальцман, Герой Социалистического Труда. На этом заводе, из ворот которого в годы войны вышли армады лучших в мире танков, спасших мир и в том числе родителей Явлинского, не покладая рук работали 60 тысяч беззаветных патриотов России, там было сложнейшее, высочайшего научно-технического уровня производство, там, не зная сна и отдыха, ломали головы над улучшением танков их знаменитые конструкторы во главе с трижды Героем Социалистического Труда Н. Л. Духовым и главным инженером, тоже Героем, С. Н. Махониным. И всем этим огромным городом надо было руководить: его многочисленный коллектив — направлять, конструкторам — умело ставить насущные задачи. И директор Зальцман всю войну, вопреки всем трудностям той суровой поры, делал это успешно. Другие директора — тоже. И при их умелом, умном, толковом руководстве наши танковые заводы, иные из которых были эвакуированы из Москвы, Ленинграда, Харькова — а это своя одиссея! — выпустили 102 тысячи машин, которые смели, смололи, распылили фашистский вермахт со всеми его гудерианами. И вот об этих людях, о спасителях Родины парламентский обитатель высокомерно бросает: "Мне их опыт не требуется!"
А. Коржаков вспоминает, что, когда, выкушав неизвестное количество поллитровок водки, его друг уходил, произошла такая сцена. Он сказал гостю:
— Если пойдешь в президенты, просто сломаешь себе хребет. Ты, Гриша, им не станешь.
Но Гриша упорствовал:
— Александр Васильевич, я к вам очень хорошо отношусь, очень, но все равно пойду в президенты и выиграю выборы!
Тогда я применил запрещенный прием:
— Гриша, ты их не выиграешь, ты же еврей.
— Нет, мне это не помешает. Я вздохнул:
— Тогда прошу, не поливай, пожалуйста, грязью Бориса Николаевича.
— Хорошо, Саша, я обещаю, что не буду поливать, но в президенты все равно пойду!
Между прочим, они почти ровесники, и Коржаков в юности тоже несколько месяцев работал слесарем, потому мог бы прибегнуть еще к такому доводу: "Гриша, как слесарь слесарю советую тебе: не лезь в президенты! Послушай меня как труженик труженика. Взгляни на мои мозоли!.." Действительно, уже хотя бы тот факт, что один слесарь говорит другому: "Ты, Гриша", а тот ему: "Вы, Александр Васильевич", убеждает, что второй из них никогда президентом не станет.
И впрямь, первый крестовый поход Явлинского за креслом президента окончился полным провалом: удалось обогнать только будущего рекламщика пиццы Горбачева, набравшего один процент голосов, да никому не ведомого Шаккума, которому посчастливилось наскрести три процента. Казалось бы, прогноз слесаря Коржакова сбылся аж на 120 процентов, ибо Гриша не просто "не выиграл" выборы, не ухватил кресло, но даже, выражаясь фигурально, схлопотал этим креслом по кумполу. И все-таки Коржаков был прав лишь отчасти.
Дело в том, что Явлинский провалился вовсе не потому, что еврей. Мало ли было в России на вершине власти людей самого разного национального происхождения: из немцев, украинцев, грузин, армян, поляков, да и тех же евреев. Вот теперь говорят, что Андропов был
Громоподобный провал Явлинского объясняется вовсе не тем, что он еврей, а тем, что этот самопровозглашенный "человек русской культуры" не смог, не захотел стать частичкой русского народа, слиться с ним, а остался чужд ему и злобно поносит пору величайшего взлета России — словом, претендует на принадлежность к тому же "второму лицу" еврейской нации. Ведь, как уже упоминалось, в те трагические дни октября вместе с Граниным и Даниным, Иодковским и Костюковским, заодно с похабным матерщинником Астафьевым и фарфорово-изящной старушкой Ахмадулиной он тоже вопил: "Добей гадину!" И после этого опять лезть в президенты России?.. Поставил бы мысленно рядом жизнь хотя бы одного лишь великого советского еврея Зальцмана и свою. Тогда, может быть, понял бы, каковы его подлинные шансы стать у нас президентом.
И вот что характерно, в пятую годовщину расстрела Дома Советов корреспондент газеты "Настоящее время" Игорь Зыбин обратился ко многим еще оставшимся в живых авторам того образца изящной словесности с вопросом: что они думают о своем поступке теперь? За одних ответил так и не скопивший за сто лет своей жизни серого вещества Лев Разгон: "Я бы и сейчас с удовольствием (!) подписал письмо… Люди, которые стреляли по "Белому дому", были офицерами. Они выполняли свой долг, им было поручено, это была их работа". Нет, Мафусаил демократии, расстрел безоружных — это не работа, а убийство, и те офицеры выполняли не долг, а преступный приказ государственных преступников. А воинский устав и законодательство дают право такие приказы не выполнять. И потому напрасно надеетесь, что и в будущем при подобной ситуации офицеры поступят "согласно своему воинскому долгу", как вы этот долг понимаете. И потом, что ж вы проклинаете энкавэдэшников, которые расстреливали врагов Советской власти? Ведь они тоже выполняли приказ, и только.
В таком духе ответили и другие мастера художественного слова. Яков Костюковский: "Мое отношение к тем событиям практически (?) не изменилось… Действия президента были правильными…" Юрий Черниченко: "Ни о чем я не жалею. Этот путь пройден, но мы могли бы сделать много больше…" О, да! Могли.
Многие мастера-подписанты, как пишет газета, "под различными предлогами отказались отвечать": Григорий Бакланов, Татьяна Бек, Борис Васильев, Александр Гельман, Юрий Давыдов, Григорий Поженян. "Интересная история с Ахмадулиной, — пишет И. Зыбин. — Белла Ахатовна, я звонил вам девять дней, на десятый подошел к телефону ваш муж Борис Мессерер и сказал, что вы не интересуетесь политикой и ничего говорить не будете". "Ах, ах, мадам охладела к политике!"
Однако же кое-кто из этой публички хоть и стеснительно, но все-таки сожалеет о содеянном. Так, Римма Казакова сказала: "Чувствую, что это было, мягко выражаясь, непродуманное мероприятие. Тогда я была на стороне Ельцина… В итоге я поняла, что инакомыслящих надо убеждать, а не сражаться с ними. В какой-то момент расстрела "Белого дома" поняла, что все это неправильно… Тогда на месте Ельцина я всех бы из "Белого дома" выпустила…"
Что ж, хоть один голосок раскаяния, хоть негромкий, но все же прозвучал. Но ведь до сих пор мы не услышали ни единого слова сожаления ни от тех, кто вдохновлял на кровавую расправу и требовал ее, как те мастера художественного слова, как Новодворская и Немцов, ни от тех, кто руководил расправой, как Ельцин, Черномырдин и Грачев, ни от самих расстрелыциков, ни от тех, кто потом оправдывал расстрел, как Солженицын, Шумейко, Ковалев. И среди этих молчальников мы видим нашего "человека русской культуры", рвущегося в президенты.