Честь и долг
Шрифт:
"По поручению комитета Государственной думы я сего числа занял министерство путей сообщения и объявляю следующий приказ председателя Государственной думы: "Железнодорожники! — Эрдель при этом обращении вытер холодный пот с лысины и продолжал читать. — Старая власть, создавшая разруху всех отраслей государственного управления, оказалась бессильной. Государственная дума взяла в свои руки создание новой власти. Обращаюсь к вам от имени Отечества, от вас зависит теперь спасение родины, — она ждет от вас больше, чем исполнения долга, — она ждет подвига. Движение поездов должно производиться непрерывно, с удвоенной энергией. Слабость и недостаточность техники на русской сети должна быть покрыта вашей беззаветной энергией, любовью к родине и сознанием важности транспорта для войны и благоустройства тыла. Председатель Государственной думы Родзянко…"
Эрдель снова вытер пот с лысины и уткнулся в прыгающие перед глазами корявые строки.
"Член вашей семьи, я твердо верю, что вы сумеете ответить на этот призыв и оправдать надежду на вас вашей родины. Все служащие должны оставаться на своем посту. Член Государственной думы Бубликов".
"Господи, что же теперь будет?!" — подумал Эрдель. Но дабы не уронить своего высокого достоинства, господин инженер императорских поездов внешне спокойно сложил листок и вернул его путейцу.
— И что же, это все, что поступило из Петрограда? — осведомился он.
— Совсем нет, ваше превосходительство! — на всякий случай титуловал Эрделя по-генеральски инженер из Ржева, почуявший в его словах угрозу. Скромный провинциальный путеец совсем не хотел быть арестованным в свитском поезде и проехать с ним до столицы выяснять там обстоятельства революции. Могу доложить, что поступила еще одна телеграмма, касающаяся литерных поездов…
— И что за телеграмма? — оживился Эрдель.
— Господин поручик Греков, назначенный вчера согласно циркуляра комендантом Николаевского вокзала, предписывает оба ваших поезда направить из Тосно не в Царское Село, а прямо на Николаевский вокзал Петрограда…
Эрдель, успокоившийся было после чтения телеграммы, хотя и объявлявшей о создании новой власти, но призывавшей оставаться на своих служебных постах, снова расстроился. Ему мерещились уже арест и заключение в крепость как слуги царя. Ведь туда, по свидетельству того же инженера-путейца, определили царских министров и управляющего железными дорогами Богашева. А начальника Северо-Западных дорог, арестованного в своем служебном кабинете, как поведал человек из Ржева, убили конвойные по дороге в Думу…
Эрдель еле дождался Лихославля, где кончался ржевский участок, и помчался в соседний вагон к своему прямому начальнику, коменданту свитского поезда подполковнику Талю, а с ним, не мешкая, к командиру железнодорожного собственного его величества полка генералу Цабелю. Цабель не осмелился принять решение сам, он велел пригласить генерала-историографа Дубенского и начальника канцелярии царя Штакельберга.
— Рассказывайте, что узнали! — приказал он Эрделю. Эрдель подробно изложил содержание телеграмм и свои разговоры с путейцем из Ржева.
— Знает ли об этом его величество? — спросил Дубенский Цабеля.
— Боюсь, Дмитрий Николаевич, что в императорском поезде некому доложить об этих телеграммах… Что делать, господа?
— Сергей Александрович, если мы доедем до Тосно без остановок, сможете ли вы с помощью солдат вашего полка занять станцию и удерживать ее до тех пор, пока оба наших поезда не повернут на ветку в Царское? — в свою очередь спросил Дубенский.
— А вы уверены, что в Тосно из Петрограда уже не наехали эти бунтовщики?.. Они могут быть с пулеметами… Подвергать священную особу императора такой опасности?
— Но что же тогда делать?
Пришли к выводу, что следует передать сигнал в царский поезд. Дубенский вызвался написать письмо лейб-хирургу Федорову, чтобы тот передал его через Воейкова царю. Тут же в купе, без каллиграфии, генерал-историк набросал карандашом сбивчивую записку:
"Дорогой Сергей Петрович, дальше Тосны поезда не пойдут. По моему глубокому убеждению, надо его величеству из Бологого повернуть на Псков (320 верст) и там, опираясь на фронт г-ла Рузского, начать действовать против Петрограда. Там, в Пскове, скорей можно сделать распоряжение о составе отряда для отправки в Петроград. Псков — старый губернский город, и население его не взволновано. Оттуда скорей и лучше можно помочь царской семье. В Тосно его величество может подвергнуться опасности. Пишу вам все это, считая невозможным скрыть, мне кажется, эту мысль, которая в эту страшную минуту может помочь делу спасения государя, его семьи. Если мою мысль не одобрите, разорвите записку".
С трудом нашли конверт. Как всегда в горячую минуту, его под рукой не оказалось. Время было уже около десяти. Литерный прибывал в Бологое. Решили оставить офицера с запиской здесь ждать царский поезд. Свитский отправился дальше по Николаевской дороге.
После столь верноподданнического акта генерал Дубенский ушел в свое купе и заперся. Его мучило беспокойство и неизвестность. Старый человек, он вдруг мистически решил, что своим поступком ввязался в судьбу царя. Ведь если разогнать выстрелами железнодорожного полка толпу бунтовщиков в Тосно и оттуда направиться в Царское Село, то путь стал бы на целые сутки короче. А что значат сутки в пульсации секундных стрелок революции? Генерал даже приложил разгоряченный лоб к холодному оконному стеклу. За ним, в этой снежной пустыне, где не только ночью — даже вечером не мелькало ни единого огонька, он снова искал и не находил правильного решения. Не в силах выносить одиночество в столь ответственную минуту, он вернулся в купе Цабеля.
Генерал приказал останавливаться на всех станциях, где есть телеграф. Его адъютант выпрыгивал из вагона и справлялся у телеграфистов, нет ли депеши в литерный поезд. Ждали ответа от Воейкова. Ответа не было. Конвою приказали бодрствовать и быть наготове.
Никто в литерном поезде не спал. Нервно ходили но коридорам из вагона в вагон, курили прямо в купе. За окнами проплывали яркие звезды, немые снега и леса.
Россыпь редких огоньков за толстыми стеклами и свисток паровоза возвестили прибытие на станцию Малая Вишера. Синие вагоны плавно затормозили у перрона. Станционные часы показывали около двух часов. Поезд стал. Открылась дверь вагона, чтобы выпустить в очередной раз адъютанта, но его в тамбуре чуть не сбил с ног офицер в форме собственного его величества железнодорожного полка. Он потребовал незамедлительно провести его к генералу Цабелю.
Цабель уже стоял в коридоре, и весь вагон слышал, как офицер докладывал, что на станции Любань и Тосно прибыли из Петрограда несколько рот Литовского полка с пулеметами и заняли вокзал, чтобы захватить царский поезд.
— Солдаты нашего железнодорожного полка, вышедшие, как положено, в караулы, сняты со своих постов мятежниками. Я сам бежал на дрезине предупредить ваше превосходительство.
Теперь Цабель знал, что делать. Он отдал приказ своей команде занять телеграф, диспетчерскую и дежурную комнаты. Стук прикладов на платформе, мерный шаг солдатских ног показал, что его команда выполнена. Маленький военный совет из двух генералов решил дальше не ехать, ждать здесь царского поезда. Свитский перевели на запасный путь.