Честь и долг

Иванов Егор

Великий князь жаждал власти, но скрывал свою тягу к ней под спокойной и благородной внешностью. Он давно знал, что его прочат в конституционные монархи, насмотрелся на прелести такой монархии в Англии, все обсудил со своей дорогой Брасовой и теперь был страшно недоволен теми, кто не советовал ему садиться на престол. Он все еще надеялся, что ему сейчас скажут: "Берите власть!" И он возьмет ее, возьмет крепко.

Уже с двадцать седьмого февраля, когда Родзянко вызвал его из Гатчины, где великий князь жил постоянно, будучи фактически отринут Николаем и Александрой от их тесного кружка и от вершин света, приближенного ко двору, Михаил Александрович строил планы, как будет управлять, как постепенно

возьмет всю власть в свои руки. Ради этого он оставался в Петрограде, ежеминутно рискуя головой, жил у своих друзей Путятиных, а не в Зимнем или Аничковом дворце, куда могла ворваться чернь и физически вывести его из игры. Ради будущей власти он без конца совещался с Родзянко, со своими близкими друзьями, советовал Хабалову, как надо бороться с восставшими, искал поддержки Антанты через Бьюкенена… Его трудно было обвинить в нерешительности, поскольку он был согласен стать даже военным диктатором. Ему это предлагалось думцами, но великий князь был достаточно умен и хотел выяснить сначала наличие верных войск, на которые можно было бы опереться, но таковых в Петрограде не оказалось. А с присылкой с фронта «твердых» частей Алексеев не очень торопился. И великий князь это знал.

Сегодня был последний шанс получить скипетр и державу Российской империи. Формально он уже несколько часов — от 23-х второго марта — был императором. Его бесило, что пока никто из присутствующих его так не титулует, обращаясь к нему со своими советами. Но выразить свое недовольство он не мог — Михаил хорошо знал, что вся его судьба как государя зависит именно от этих людей.

Великий князь понимал и то, что принятие им короны сейчас могло бы потребовать от него активных военных действий, предводительства верными частями, если такие удастся найти, и жестоких карательных мер против рабочих и солдат, делающих сейчас революцию. И прежде всего следовало бы подавить пулеметами социалистов. Но где взять столько пулеметов, а главное пулеметчиков…

Кое-кто из державших сегодня речь в салоне Путятина говорил и о том, что следует подождать Учредительного собрания, которое на законных основаниях, выражая волю народа, вручит ему царские символы — скипетр и державу. Михаил Александрович опасался конкуренции великого князя Николая Николаевича, о котором доподлинно знал, что тот тоже вынашивает подобные планы. Дядя царя снискал в военных кругах популярность в бытность свою верховным главнокомандующим. Если армия будет за Николая Николаевича, то Михаилу Александровичу… Нет, если вручат власть сейчас — следует брать ее немедленно. Очень хотелось короны брату царя.

С милой улыбкой Михаил Александрович повернулся влево, где в просторном кресле ютился худощавый человек с горящими глазами на бледном лице под щеточкой темных коротких волос.

Керенский вскочил со своего места.

— Ваше высочество… Мои убеждения — республиканские! Я — против монархии… Разрешите вам сказать совсем иначе… Павел Николаевич Милюков ошибается. Приняв престол — вы не спасете России!.. Наоборот… Я знаю настроение массы!.. Рабочих и солдат!.. Сейчас резкое недовольство направлено именно против монархии… Именно этот вопрос будет причиной кровавого развала!.. И это в то время, когда России нужно полное единство… Перед лицом внешнего врага… начнется гражданская, внутренняя война!.. И поэтому я обращаюсь к вам, ваше высочество, как русский — к русскому! Умоляю вас во имя России принести эту жертву!.. С другой стороны… я не вправе скрыть здесь, каким опасностям вы лично подвергаетесь в случае решения принять престол… Во всяком случае… я не ручаюсь за жизнь вашего высочества!..

"Мне твое ручательство и не нужно, фигляр ты этакий, — подумал великий князь. — Мне нужно сейчас два верных полка, с которыми я войду в столицу и усмирю все эти бунтующие толпы солдат и рабочих. Но где взять эти два полка? Ведь петроградский гарнизон разложился полностью".

Добрым взглядом Михаил Александрович оглядел собравшихся. Гучков сделал просительный жест. "Этот, наверное, тоже будет призывать меня отречься", подумал великий князь, но слово Александру Ивановичу дал. Вопреки ожиданиям Гучков заговорил о том, что для пресечения смуты необходимо принять престол и начинать наводить в государстве порядок.

"Вот это да! — промелькнуло в мозгу у Михаила. — Я его опасался, а как разумно он говорит!"

Из присутствующих деятелей оставался один Шульгин. "Этот-то ярый монархист наверняка поддержит мое восхождение на трон!.." — успокоился великий князь, но снова ошибся. С первых же слов тот как бы подвел итоги заседанию:

— Обращаю внимание вашего высочества, что те, кто должен был быть вашей опорой в случае принятия престола, то есть почти все члены нового правительства, этой опоры вам не оказали… Можно ли опереться на других? Если нет, то у меня не хватает мужества советовать вашему высочеству принять престол…

— Я хочу подумать полчаса. — Михаил Александрович поднялся, высокий, тонкий, затянутый в гвардейский мундир.

Керенский подскочил к нему:

— Ваше высочество… Мы просим вас… чтобы вы приняли решение наедине с вашей совестью… не выслушивая кого-либо из нас… или других лиц… отдельно…

Министр юстиции явно намекал на супругу великого князя, имевшую на него большое влияние.

Михаил Александрович понял подтекст, улыбнулся беспомощно:

— Графиня Брасова осталась в Гатчине…

Брат царя удалился в кабинет князя. В салоне все вскочили со своих мест, переместились и разбились на группки. Керенский переходил от одной группки к другой, словно он был здесь хозяин и это — не совещание лидеров «общественных» сил, а банальный прием.

Около двенадцати часов дня великий князь вступил в салон и остановился в центре его. Господа замерли кто где стоял.

— При этих условиях я не могу принять престола, потому что… — Михаил не договорил и заплакал. Снова Керенский, словно выражая мысли всех присутствующих, рванулся к нему и затараторил:

— Ваше императорское высочество… Я принадлежу к партии, которая запрещает мне… соприкосновение с лицами императорской крови… Но я берусь… и буду это утверждать… перед всеми! Да, перед всеми!.. Что я… глубоко уважаю… великого князя Михаила Александровича!..

Он стал пожимать руку Михаилу. Тот вырвал свою длинную ладонь, повернулся и с заплаканными глазами вышел. Господа политики принялись обсуждать проект отречения. Вошла княгиня Путятина и пригласила всех завтракать.

Около четырех часов дня собрались в том же салоне, где было много ковров и мягких кресел. На изящный столик с бронзой положили листок бумаги. Длинный худой гвардейский офицер с лошадиным лицом устроился на стуле подле него. Перекрестился, взял стальное перо, подписал… Трехсотлетняя монархия, начавшаяся Михаилом, формально закончилась также Михаилом, считавшимся императором семнадцать часов.

…Через полчаса по всему Петрограду на афишные тумбы, на стены домов, на пустые витрины закрытых лавок расклейщицы стали налеплять белый лист, на котором самым крупным шрифтом типографий было напечатано:

"Николай отрекся в пользу Михаила, Михаил отрекся в пользу народа"…

60. Петроград, начало марта 1917 года

Кэтти отчаянно звонила Монкевицу, но телефон молчал. Она пыталась дозвониться ему на службу, но ей сказали, что сегодня его в присутствии не было. Беспокойство овладело ею. Неужели время потрачено впустую? Это было бы так несправедливо.