Честь и мужество. Рассказы о милиции
Шрифт:
Город собирался на работу, когда его потрясло известие о том, что на улице Некрасова, в собственной квартире, убита выстрелом из ружья 50-летняя женщина.
Все свершилось до ужаса быстро и просто. В девятом часу вечера в квартиру кто-то позвонил. Хозяйка вышла на веранду. Мужской голос спросил ее с улицы:
— Где живут Паршины?
Женщина приоткрыла шторки на окне и показала рукой.
— Вон там.
Незнакомец в черной меховой шапке выстрелил в упор. На грохот выстрела выбежал из комнаты муж женщины. Она еще успела сказать, о чем спрашивал парень и как он был одет.
В больнице раненую прооперировали. Но проникающее ранение брюшной полости было настолько
Еще был поздний вечер 9 ноября, когда из Куйбышева в Чапаевск, на место происшествия, выехала оперативная группа во главе с тогдашним заместителем начальника управления уголовного розыска УВД Куйбышевского облисполкома Иваном Павловичем Перекрестовым. И началась трудная, кропотливая работа по розыску убийцы — работа, которая всегда заключается в методическом и постепенном отбрасывании всего лишнего, что скрывает фигуру истинного преступника.
Слово — заместителю начальника управления внутренних дел Куйбышевского облисполкома полковнику милиции Александру Михайловичу Липатову.
— Начну с того, что нынешний угрозыск чрезвычайно хорошо оснащен технически. Это способствует быстрейшему розыску преступников, помогает установить объективную истину и обеспечить неотвратимость наказания преступника.
Однако хочу подчеркнуть, что все это именно помогает раскрыть, обеспечить и так далее. Главное же всегда заключается в таланте, опыте, знаниях и тактических находках оперативного работника. Не зря ведь уже в самом начале действий по раскрытию преступления мы имеем разделение труда. Вещественными доказательствами, сбором следов, например, занимается, как правило, эксперт. А инспектор уголовного розыска прежде всего начинает размышлять, искать невидимые связи явлений — и это будет его основным занятием на протяжении всего розыска.
Во-первых, выдвигаются версии. Замечу: несколько версий, в том числе и кажущиеся, на первый взгляд, невероятными. Это делается для того, чтобы не повести следственную работу однобоко, чтобы не обвинить одного-единственного, хотя бы он и оставил «неопровержимые» улики. Обычно инспектор перебирает в уме похожие преступления. Известно, что преступники имеют свой почерк: скажем, у карманника может быть излюбленным приемом разрезание кармана бритвой, а какой-нибудь «специалист» по магазинным кражам предпочитает проламывать стену склада.
Но в преступлении, совершенном 9 ноября 1977 года в Чапаевске, ничей почерк не угадывался.
Итак, было выдвинуто несколько версий. Первая: хулиганство. Допустим, некий удалец напился, схватил обрез и пошел «пугать». Вторая: что убийцей является психически ненормальный человек (бывает, к несчастью, и такое). Третье: месть. Кто-то, скажем, вернулся из мест лишения свободы, решил отомстить недругу и перепутал дома. Кстати, преступник ведь назвал Паршиных…
Или пытались отомстить самой Тамаре Алексеевне Б.? Тогда за что?
Первые две версии были отработаны довольно быстро. Оставалась третья. Проверили, что представляет собой семья Тамары Алексеевны, — со всех сторон самые хорошие отзывы. Сама она была уже на пенсии, на работе и среди соседей врагов у нее не обнаружилось. Кто-то, правда, вспомнил о разладе убитой с ее невесткой Людмилой Максютовой. Версия о том, что молодая женщина способна на убийство матери своего мужа, относилась как раз к разряду невероятных. Но одна из оперативных групп отработала и эту версию и категорически отвергла ее.
Да… Но вот Ивану Павловичу Перекрестову эта версия «нравилась»
И Перекрестов, работник с двадцатилетним стажем, терпеливо продолжал поиски в этом направлении. И вот первая сколько-нибудь серьезная зацепка. С какой бы стороны он ни смотрел, отовсюду видна была фигура пятнадцатилетней Елены Л. Муж Тамары Алексеевны на первом же допросе заявил, что за несколько минут до рокового звонка к ним приходила Лена, спрашивала, дома ли их сын Саша. И соседи сообщили, что видели Лену в тот вечер у дома, где совершилось преступление. Девочку и ее мать допрашивали одними из первых, но они отрицали какую бы то ни было причастность Лены к преступлению. Да, с Максютовой знакома, 9 ноября была у нее, но ушла, когда стало смеркаться.
Иван Павлович со своими коллегами тем временем изучал круг близких знакомых Людмилы Максютовой. Студенты пединститута, где она училась, друзья, приобретенные за годы совместной жизни с мужем. И… стоп, опять девятиклассница Елена, которой Людмила помогала по русскому языку.
Такое совпадение не могло не насторожить. Но что общего, кроме совместных занятий, могло быть между двадцатипятилетней женщиной и пятнадцатилетней девчонкой? Если допустить самое неправдоподобное: что именно они соучастницы преступления, то что двигало ими?
Слово — полковнику милиции А. М. Липатову.
— Мотивы преступления мы называем невидимыми следами. По мотивам как раз и выдвигаются версии. С оперативной точки зрения даже предполагаемый мотив служит средством раскрытия преступления. А в процессуальном смысле слова (то есть если иметь в виду поиск истины) мотив — предмет доказывания. Поэтому мы просто обязаны выявить истинные причины, побудившие подследственного совершить преступление.
Любовь, ненависть, семья, быт, суеверия, страсть приобретательства — все сплелось в этом уголовном деле. Шаг за шагом продвигались наши работники к цели. Обходили дом за домом, скрупулезно выясняли отношения убитой со своими домочадцами, не отмахивались и от слухов — а они все упорнее вились вокруг личности Людмилы Максютовой… Что это был за человек? Впоследствии я ее допрашивал. Дерзкая, умная, грамотная — говорю это не для того, чтобы положительно о ней отозваться; хотел бы просто обратить внимание на то, что допрос всегда бывает серьезным психологическим поединком оперативного работника или следователя с подозреваемым в преступлении. Так случилось и на этот раз.
Людмила Максютова была задержана. Она горевала по поводу гибели свекрови, приходила попрощаться с покойной и выразить свое соболезнование мужу и свекру. А теперь очень правдоподобно возмущалась тем, что ее в «чем-то таком» заподозрили.
— Мне надо в институт, — твердила, — зачеты на носу, экзамены.
Никакой видимой тревоги.
К тому времени работники милиции немало знали о Максютовой.
Уголовное «дело» о гибели женщины из Чапаевска занимает четыре толстых тома. Те места в многочисленных протоколах допросов, где речь идет о личности Максютовой, сверкают золотым и хрустальным блеском. Любила она красивые, «престижные» вещи, «красивую» жизнь, окружала себя, по словам одного свидетеля, «директорами магазинов, работниками торговли» (мать ее юной подруги Елены тоже, кстати, была заведующей магазином горторга).