Честь и предательство
Шрифт:
— Мне не место здесь, и тебе незачем было вызывать меня сюда, — сказал он. — Я не разделяю твою веру.
Она медленно, по-старчески кивнула.
— Ты тверд в своих убеждениях, не так ли, мой друг? На протяжении последней недели твой разум не принадлежал тебе. Сознание, не скованное никакими рамками и предоставленное самому себе, может претерпеть коренные изменения.
— Я провалялся без чувств целую неделю? Такого не может быть! — запротестовал ошеломленный Лэннет. — Матилиса обязательно сказала бы мне об этом!
— Я говорю правду, — бросила Астара, с трудом выпрямляясь. —
— Я не принадлежу Взыскующему. И прекрасно обойдусь без вашей помощи.
— Уверенность в себе — похвальное качество. Что ты думаешь об императоре теперь, увидев Паро собственными глазами?
— У него плохие информаторы. Эту планету населяют подонки и мерзавцы.
— Что ж, их поведение достойно порицания. Ты, верно, хотел бы отомстить?
— Месть? Странно слышать такое из уст жрицы Взыскующего.
Астара улыбнулась:
— Даже я не лишена тщеславия, Лэннет. Я не жрица. Я — Говорящая. Нас мало, и мы гордимся своим положением. Точно так же, как Стрелки, — добавила она с чуть заметной насмешкой и тут же заговорила о другом: — Мы весьма довольны тем, как ты действовал на борту «Аякса».
— Отчего умер злоумышленник? Что вызвало его смерть? Наемники, напавшие на императора во время праздника Дня Памяти, умерли точно так же. Скажи, в чем тут дело?
— Не могу. Как я уже говорила, в будущее каждого человека ведут бесчисленные пути. Ты солдат и понимаешь это как никто другой. Смерть постоянно маячит за твоей спиной, готовая прибрать тебя к рукам. Ты никогда не знаешь, почему она выбрала одного и пощадила другого, и именно этим объясняется твое обостренное жизнелюбие, которое знакомо лишь немногим. — Последние слова Астара произнесла с едва уловимой заминкой. Ее лицо вновь утомленно осунулось. Несколько секунд она боролась с усталостью и наконец сумела совладать с собой. Когда она опять заговорила, ее голос звучал твердо и решительно: — Предсказав тебе будущее, я направила бы тебя по ложному следу. Никто не в силах знать, что с ним случится, что повлияет на его судьбу. Каждый из нас сам творит себя. Переложив эту задачу на плечи других, ты превратился бы в ничтожество. Жизнь — произведение искусства, а не грубая поделка ремесленника.
Вновь послышалось пение. Оно становилось все громче, и Лэннет был вынужден повысить голос:
— Ты уклоняешься от ответа. Все, о чем ты говорила, я знаю сам. Ты отказываешься мне помочь. Зачем было тащить меня сюда, на эти развалины? — Лэннет пренебрежительно повел вокруг рукой. — Почему я должен тебя слушать? Кто ты такая, чтобы приказывать мне?
Изображение Астары дрогнуло, словно солнце, отразившееся от подернутой рябью воды, но ее голос оставался ясным. На лицо женщины вновь набежала печаль.
— Я не тащила тебя, Лэннет. Я позвала, и ты пришел. Со временем ты осознаешь всю важность этого обстоятельства. А пока спроси себя — действительно ли ты находишься здесь, рядом со мной? Быть может, это сон? Или все же нас свела сила разума? Что будет, когда ты проснешься? Поверишь ли в то, что побывал здесь — так же, как приход к вам в гостиницу? Выйди за рамки обычных
Теперь Лэннет вновь видел ее совершенно отчетливо. Лицо женщины по-прежнему казалось усталым, но в глазах сверкали веселые огоньки.
— Мы хотели узнать, откликнешься ли ты на наш зов, — продолжала она. — Я не могу сказать, кто ты для Взыскующего. Ты должен сам дать ответ на этот вопрос. От всей души надеюсь, что ты ответишь именно так, как мы ожидаем. Однако твое решение может пойти вразрез с нашими упованиями. Для нас это будет невосполнимой утратой, даже более тяжкой, чем твоя смерть.
Там, где только что была Астара, возникло дрожащее сияние. Словно зачарованный, Лэннет следил, как это сияние тускнеет, уменьшается в размерах и исчезает. Поющие голоса стихали, превращаясь в отдаленный птичий щебет, заглушаемый пронзительным жужжанием насекомых. Над развалинами, прогретыми палящими солнечными лучами, колыхалось марево.
Лэннет, сидевший на мраморе, и Лэннет, наблюдавший за ним со стороны, воскликнули в один голос:
— Что же мне делать?
— Оставить в покое датчики. — Лэннет испуганно распахнул глаза. В его голове толчками пульсировала боль. Медсестра в бирюзовом комбинезоне сурово грозила ему пальцем. — Мы не сможем вылечить вас, капитан, если вы будете нам мешать. Я знаю, эти аппараты способны свести с ума кого угодно, однако все, что мы делаем, служит лишь вашему благу.
Это была самая смешная шутка из всех, которые Лэннет слышал в своей жизни. Вновь подключив его к «ябеднику», медсестра нажала кнопку, подавая транквилизатор в иглу, предназначенную для отбора крови на анализы. Лэннет тут же перестал смеяться.
Глава 23
Лэннет стоял на платформе, висевшей у стены паровианского Министерства обороны, разглядывая безупречный строй Стрелков, протянувшийся вправо, и шеренги местных пехотинцев, занимавшие центр и левый фланг. Их отчасти загораживала фигура худого как жердь паровианского полковника Падайона. Лэннет вздохнул, сожалея, что полковник слишком тощ и не может заслонить своих людей целиком.
Падайон носил голубую с зеленым форменную накидку Королевского полка. Струящаяся ткань ниспадала с подбитых плеч, собираясь складками на талии. Ниже накидка вновь расширялась, заканчиваясь над остроносыми башмаками; сверкающая кожа и металлические накладки придавали обуви злобный ящеричий вид. Это впечатление лишь усиливали глаза Падайона и его длинные глянцевитые волосы.
Лэннет отвел взгляд. Его ждала работа, в которой не было места предвзятости и антипатии. Полковник Падайон командовал личным подразделением Деруса, и Лэннету предстояло обучать его людей по стандартам Стрелков.
Он включил антиграв и поднял платформу еще на метр, надеясь увидеть в задних шеренгах более подтянутых и крепких солдат, но тут же едва не застонал. При виде восемнадцати сотен расхлябанных вояк, стоявших неровными рядами, его внутренности стянулись тугим клубком.
Жаркое солнце нещадно палило раненую голову Лэннета. В нескольких шагах рокотал морской прибой, словно насмехаясь над его беспомощностью.