Честь воеводы. Алексей Басманов
Шрифт:
Деревня Гусятино принадлежала князю Андрею Старицкому, но Ефим не отважился его уведомлять-беспокоить, а послал старшего расторопного сына Ивана к самому боярину Колычеву, наказав ему:
— Пойдёшь в Старицы. В пути не мешкай, но будь там в полночь. Таясь, пройди к подворью Колычевых. Не забыл, где оно?
— Помню, батюшка.
— Зови самого боярина Степана, скажешь ему, что сынок Федяша в Гусятине у меня в избе.
Иван поклонился отцу.
— Всё исполню, батюшка, как велено. — Взял свитку, ещё ломоть хлеба, с тем и покинул Гусятино.
Отмахав до полуночи двадцать пять вёрст, Иван тайком прошёл по окраинной улочке до подворья Колычевых, у ворот подёргал ремень, что тянулся в людскую. Прибежал
— Кого тебе? — выглянув в оконце, спросил он.
— Боярина-батюшку Степана. С вестью к нему, — ответил Иван.
— А весть благая? — спросил с опаской привратник. — Сынок у него пропал.
— Благая, дядя. Отчиняй калитку, веди меня.
В доме Колычевых никто не спал. Боярин Степан, услышав от гусятинского Ивана хорошую весть, возликовал и на радостях наградил его пятью серебряными рублями.
— То батюшке твоему за радение. Теперь же бежим на конюшню и в путь. Как он там, сердешный?! — причитал боярин Степан.
Спустя несколько минут со двора Колычевых выехали два пароконных возка, тихо миновали улочки Стариц и через крепостные ворота, возле коих не было стражей, помчали по тракту в сторону Новгорода.
На другую ночь Фёдора привезли в Старицы всё с теми же предосторожностями. Он ещё маялся головной болью, и рана не поджила, потому три дня пролежал в постели. Когда стало полегче и память начала проясняться, он спросил отца и мать про княжну Ульяну. Но они отвечали коротко: дескать, не знаем, что с ней, — и при этом не смотрели сыну в глаза. Он догадался, что и с Ульяной случилась какая-то беда.
— Господи, да ведь она мне не чужая, скажите, что с ней?!
И вновь Фёдор услышал только горестные вздохи и краткие ответы.
А через день, когда Фёдор поднялся на ноги, его вместе с отцом позвали в палаты князя Андрея Старицкого. Шли отец с сыном к нему на поклон и гадали, чем их порадует-опечалит удельный князь? Может, сочувствие выразит по поводу случившегося? Однако про то, что произошло с Ульяной и Фёдором, в Старицах мало кто знал. Не хотели свои горести показывать ни Оболенские, ни Ростовские. Да и Колычевы молчали. Каждый из них посчитал, что ещё есть время всё вызнать до конца и свести счёты, ежели потребуется. Знали на Руси многие, что Колычевым палец в рот не клади и на хвост не наступай — зубы покажут. Силён и знатен был боярский род Колычевых. Стояли они вровень с другим московским родом бояр Кошкиных-Захарьиных-Романовых. Росла ветвь этих родов от боярина Андрея Кобылы с тринадцатого века. Бояре Колычевы немало сделали в пользу Московского государства, когда Москва поднималась над всеми удельными княжествами Руси. Потомки Андрея Кобылы — всё больше воеводы — имели многие земельные владения в Московской, Новгородской, Тверской и Рязанской землях. Были у них и по северу державы отчины-пятины. Начиная с Фёдора Колыча, внука Андрея Кобылы, они служили только московским князьям. Лишь Степан Колычев, после того как потерпел опалу от великого князя Василия, был вынужден сперва жить в Деревской пятине, а потом поселиться в Старицах. И потому Колычевы шли на вызов Андрея Старицкого полные достоинства. Горожане почтительно кланялись им.
Князь Андрей, однако, уколол их гордыню. Он встретил Колычевых в приёмном покое, а не в большой палате, был не в духе и спросил с раздражением:
— Что за свару затеяли с Ростовскими? Дело дошло до великого князя, а я ничего не ведаю.
— Тебе судить нас, батюшка, — начал боярин Степан, — а токмо мы скажем одну правду, коя всем ведома. На Святки мой сын спас княжну Ульяну Оболенскую от погибели на Волге: в полынью она провалилась. Они же теперь милы друг другу, она чтит его за ангела-спасителя. Что тут поделаешь?
— Но тебе ведомо, что она засватана ещё девять лет назад?
— Да, — признался Колычев-старший.
— В том и вина твоя. Теперь расплачивайся за неё. Били челом Ростовские великому князю Василию, дабы твоего Фёдора изгнать из Стариц. Великий князь внял им, просьбу уважил, причину сами знаете. Потому Фёдору не быть в Старицах.
— Куда же ему от родного дома? К тому же рана на голове не зажила, татями ночными нанесённая, — защищал сына боярин Степан.
— Кто Фёдора уязвил? — спросил князь. — Почему я о том ничего не ведаю, словно в уделе все немые?
— И мы не ведаем, то ли Ростовские, то ли ещё кто, — ответил Степан.
Князь Андрей никогда не чтил князей Голубых-Ростовских и, будь на месте Оболенского-Меньшого, отцовской властью порвал бы сговор. Но сам он побаивался лукавых проныр и потому не хотел идти им встречь, дабы защитить Фёдора. И всё же участь его облегчил.
— Внял я тебе, боярин Степан. Пусть Федяша пока сидит дома. Днями в Старицы приедет мой братец великий князь. Там и определим судьбу твоего сына. Однако от службы ему не уйти. Для сего приготовь военную справу и коня. И пусть ждёт своего часа.
Боярин Степан остался недоволен князем Андреем: мог бы и отказать старшему брату. Да и было за что. Но Степан смолчал, надеясь на то, что Господь разберётся во всём по справедливости.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
БРАТЬЯ
Палаты князей Старицких располагались на высоком берегу Волги в черте города. Подворье было обнесено крепким дубовым остроколом с внутренней галереей. С неё в нужный час можно было встретить врагов стрелами, копьями и мечами. Да пока Бог миловал Старицы. Не знал сей город злых набегов татар за спиной Москвы и вторжения литовцев, потому как трудны дороги через Волок: лежали там непроходимые болота на пути.
В просторных княжеских палатах, рубленных из вековой сосны, почти всегда было малолюдно. Старицкие вельможи только по необходимости шли к князю. А так любили отсиживаться на своих подворьях. Да и то сказать, причины тому были веские. Хотя и приходился князь Андрей Иванович кровным братом великому князю всея Руси Василию Ивановичу, жил по всем меркам в чёрном теле. Андрею было уже за сорок лет, а он оставался холост, как перст, без семеюшки. И причиной тому было строгое запрещение старшего брата. Великий князь боялся появления побочных престолонаследников. Он показал таковую свою суть сразу же, как занял престол после смерти великого князя Ивана Васильевича, своего батюшки. И первой жертвой Василия стал племянник князь Дмитрий. Чтобы тот не лелеял мысли о престоле, Василий повелел заковать его в железа и бросить в каменный монастырский подклет. Держали князя Дмитрия в заточении в чёрном теле, и он умер в ранней молодости спустя четыре года. Сказывали, что скончался «нужной» смертью. А как понять ту «нужную» смерть, каждому приходилось сие делать по своему разумению. Однако досужие россияне утверждали, что Дмитрия уморили голодом и холодом. Иные же говорили, будто он задохнулся от дыма. И выходило, что смерть князя Дмитрия была всё-таки насильственной.
С той далёкой поры великий князь Василий проявил открытую неприязнь ко всем своим младшим братьям, а их было четверо. Юрия Дмитровского, идущего за ним по старшинству, и Андрея Старицкого, чуть помоложе Юрия, он даже боялся, и им первым было запрещено обзаводиться семьями. Позже такая же участь постигла и двух других братьев Василия. Этим своим поступком Василий порушил братскую любовь к себе до конца дней своих.
И не только запрещением жениться уязвлял своих братьев великий князь. Он год за годом разорял их малые уделы и требовал от них всё больше работных и ратных людей. И пустовала в уделах земля, потому как не было или не хватало пахарей, и оставались вдовами и старыми девами-вековухами тысячи россиянок в Дмитровском, Старицком, Суздальском и Угличском уделах.