Честная сделка
Шрифт:
— Папа меня всегда бранит за лихачество, — покаялась Лена, повысив голос. — Говорит, лучше б я так замуж рвалась, как рвусь свернуть себе шею. А я ведь каждую ямку чувствую, каждый поворот. Зачем еще мне такой дар?
Мы с Тильдой переглянулись. Действительно, очень странный дар для милой девушки, но Анико обычно оказывался прав. Или мне просто хотелось так думать, ведь тогда все мои мучения обрели бы какой-то наивысший смысл, и можно б было сослаться на судьбу, мол, я ничего не могла изменить. Но я могла, просто ума не хватило.
— Уж кто-кто, а папа должен понимать, как трудно игнорировать
— Лена, вы тревийка? — все-таки не удержалась я.
Она оглянулась через плечо, и я заметила алые пятна на щеках. Так яростно и совсем не обворожительно Лена при мне еще не краснела.
— Раздражает, да? — скривилась она. — Простите.
«Да прекрати же ты извиняться!» — едва не рявкнула я, но почувствовала на плече руку Тильды.
Лошадка меж тем совсем перешла с бега на легкий шаг, и цокот копыт почти не заглушал признание Лены Эморри:
— Мама была из Тревии. По-хайдски она говорила вполне сносно, но с жутким акцентом. Па… отец его обожал. Я с самого детства слышала «твой папа то, твой папа се». А потом мамы не стало, но я заметила, что, когда повторяю это «папа», отец словно расцветает. — Она вновь обернулась и вместо очередного извинения одарила нас грустной улыбкой. — Всего одно слово, но оно уже въелось под кожу, никак не получается вытравить.
— И не нужно, — хрипло отозвалась я, с ужасом наблюдая, как Тильда смахивает со щеки слезинку.
Плачущая Тильда — это как… как Тильда с розовыми фейскими крыльями за спиной. Немыслимо даже для моего воображения.
Впрочем, должна признать, меня история тоже впечатлила, пусть и не до мокрых глаз, и вновь заставила устыдиться и почувствовать себя сказочной злодейкой. А еще мысленно попрощаться с парой страниц текста, на которых моя Шанталь встречала мерзкую соперницу. Придется ей и дальше воевать исключительно с сэром Артуром и его похотливыми руками.
К Арве-мал-Тиге мы подъезжали в унылом молчании. Лена так больше ни разу и не обернулась, Тильда косила на меня покрасневшим глазом и осуждающе поджимала губы, а я, даже понимая, что надо бы извиниться за несдержанность, не могла выдавить ни звука. В конце концов, я задала вполне невинный вопрос! Кто ж знал, что за нелепым «папа» кроется личная трагедия?
Когда же мы наконец остановились, а я решилась сказать что-то вроде «прошу прощения за потревоженные раны», нас всех ждал сюрприз. Самый настоящий папа, то есть доктор Эморри, из плоти и крови, мнущийся на крыльце и с тоской взирающий то на парадную дверь, то на нашу троицу. Сегодня он был еще грустнее обычного, зато без склянок, и даже с двадцати шагов я видела, как горестно поднимаются и опускаются его плечи.
— Папа?! — удивленно воскликнула Лена, точно мальчишка спрыгивая с облучка. — Как ты здесь очутился?
Мы с Тильдой одновременно ступили на подножки, и я чуть не завалилась обратно на скамью, настолько пролетка накренились в пользу островитянки. С трудом удержав равновесие, я все же добралась до твердой земли и тоже направилась к доктору.
— Пришел, — хмуро ответил тот дочери. — Не мог не прийти.
— Опять? — всплеснула руками Лена, а я удостоилась новой волны осуждения от Тильды.
Она уже догадалась, к чему я подтолкнула мэтра Штанге, и теперь каждый курчавый волосок на ее голове подрагивал от возмущения, а в глазах так и читалось невысказанное: «Вот видишь, до чего доводят твои игры». Я лишь тихонько фыркнула, ибо Тильда и сама любительница подобных игр, и только необъяснимая привязанность к семейству Эморри не давала ей сейчас рвануть в дом, дабы полюбоваться поверженным мэтром.
— Отчего же вы не заходите? — спросила я, и доктор философски пожал плечами:
— Никто пока не кричал.
— Может, он не может, — пробормотала Тильда.
А я занервничала. Покалечить мага я не стремилась и не хотела взваливать на себя еще один груз вины — и так уже не разогнуться. А ну как Рэйнер вспомнил боевое прошлое и, не разобравшись, прикончил бедолагу? Дар доктора срабатывает, когда пациент уже мертв?
— Тогда, наверное, стоит поспешить.
По ступеням я взлетела первая, но, судя по шагам за спиной, остальные не отставали. На миг замерла в фойе, прислушиваясь к дому, однако не разобрала ни шороха, ни вздоха. Впрочем, и остановка-то была излишней. Я точно знала, куда идти, и в отличие от доктора не нуждалась в криках о помощи.
На сей раз двери в библиотеку оказались закрыты, а книжные стеллажи за ними — нетронуты. Я вновь застыла и для верности моргнула. Затем испуганно повернулась к полкам со свитками — неужели маг все же сумел просочиться в лабораторию? — но и их, похоже, никто не трогал. По крайней мере, свиток-рычаг был опущен, и потайная дверь послушно изображала самый обыкновенный шкаф.
— Надо посмотреть в других комнатах, — осторожно предложила Лена Эморри, наверняка недоумевая, с чего меня понесло именно в библиотеку.
Но тут я отчетливо расслышала чей-то шепот и цыкнула:
— Тише.
— П-п-помогите, — донеслось из-за стеллажей легким выдохом, но я была уверена, что не обманулась.
— Сюда! — велела остальным и сама побежала на звук.
А едва обогнув ближайший шкаф, замерла как вкопанная.
У дальней стены библиотеки, где книжные полки уходили под самый потолок, а потому добраться до них можно было только по длинной и хлипкой на вид лестнице, обнаружился мэтр Штанге в весьма компрометирующей позе. Не знаю, сам ли он так извернулся, или призраки постарались, но почтенный маг висел вниз головой, зацепившись пухлыми коленями за одну из перекладин той самой лестницы. Висел на приличной высоте и, очевидно, слышал, как скрипят по полу, отъезжая все дальше, деревянные ножки его опоры, а потому старался лишний раз не шевелиться и ничего не говорить. С раскрасневшегося и залитого потом лица на нас с неописуемым ужасом взирали щелочки придавленных щеками глаз.
— Помогите, — все же повторил мэтр одними губами, и в тот же миг за спиной раздалось:
— Великолепно.
Мы развернулись, дабы предстать пред мэйном Рэйнером во всем великолепии. Тильда с ночным горшком, на котором все так же красовалась шляпка; грустный доктор, с тоской смотрящий в никуда; его румяная дочь с рыжим гнездом на голове — недаром мчались с ветерком — и я. Скромная, приличная, ни в чем не виноватая, но отчего-то удостоившаяся особо сурового взгляда мэйна.