Честное пионерское! 2
Шрифт:
— Ладно, посмотрим… — сказал я.
На третий этаж взобрался неторопливо, не прикасаясь к перилам (уже привычно опасался «вляпаться» рукой в «сюрприз»). Разминулся по пути с девчонкой детсадовского возраста. Та шагала с игрушечным ведром в руке — взглянула на меня с любопытством, не поздоровалась. Между третьим и вторым этажами увидел в углу консервную банку («Завтрак туриста») доверху заполненную окурками (те валялись и вокруг банки). А вот на месте моей будущей засады оказалось относительно чисто — если не замечать одинокий конфетный фантик. Я посмотрел на дверь квартиры Локтевых — самую обыкновенную по нынешним временам (не железную, которую я показывал в своём ролике зрителям). С моего места засады
— Вот и ладушки, — произнёс я.
По-стариковски крякнул и опустился на корточки. Взглянул на свои острые детские колени, на тонкие белые полоски шрамов (полученных не мной — предыдущим хозяином тела), прислушался. В одной из квартир работал телевизор (в квартире Оксаны?). На улице громко захлопнулись двери автомобиля. Несколькими этажами выше меня раздавались шаркающие шаги — приближались. Я стряхнул с рукава тенниски маленького жука (тот свалился на пол и резво побежал к ступеням), прижался спиной к холодной стене. Открыл книгу, нашёл взглядом начало первой главки первой части романа и прочёл: «В конце ноября, в оттепель, часов в девять утра, поезд Петербургско-Варшавской железной дороги на всех парах подходил к Петербургу…»
«…Каково же ей было, прямо и без приготовления, услышать, что этот последний в роде князь Мышкин, о котором она уже что-то слышала, не больше как жалкий идиот и почти что нищий и принимает подаяние на бедность…»
Я давно прислушивался к звукам шагов — слушал, как поднимались несколько человек, нещадно долбили по ступеням твёрдыми подошвами обуви. Взглянул и на часы: стрелки показывали начало четвёртого. Рановато для появления убийцы, отметил я. А вот Оксане Локтевой следовало уже вернуться домой: по словам подружек, они довели её до двери примерно в это время. Я придержал пальцем норовившую перевернуться страницу. Потёр рукой нос, опустил взгляд на книгу. Но лишь пробежался глазами по самому началу очередной главки — перед тем, как громкий возмущённый окрик помешал мне продолжить чтение.
— Мальчик, ты чего тут расселся?! — сказала Оксана Локтева.
Она замерла в двух шагах от своей двери; смотрела на меня, запрокинув голову. Загорелая и нахмуренная девятиклассница сейчас не казалась такой же милой и беззащитной, как на той фотографии, которую я показал аудитории канала в своём ролике. И не выглядела на свои годы: на ребёнка она в этом коротком платьице с глубоким декольте точно не походила. Как не смотрелись невинными овечками и её подруги, Нина Терентьева и Екатерина Удалова (у каждой из девиц — толстый слой косметики на лице), что замерли на лестничной площадке рядом с Локтевой и тоже без особого восторга посматривали на меня.
Цитату о примусе я девицам не пересказал: почувствовал, что они её не оценят — показал им книгу.
— Читаю, — сказал я. — Разве это запрещено?
— Если ты нахаркаешь тут семечками, я тебе уши оторву! — заявила Оксана. — Вали в свой подъезд, пацан! Нечего торчать в нашем!
Она указала рукой на ведущие вниз ступени.
Я вставил в книгу вместо закладки палец, скользнул взглядом по девичьим бёдрам, одобрительно хмыкнул. Отметил, что у этой троицы старшеклассниц уже было чем привлечь взрослых самцов (в отличие от моих нынешних одноклассниц) — особенно если мужики не догадывались о настоящем возрасте девиц. Вдруг пожалел, что мне сейчас всего лишь десять лет и о любовных приключениях я мог пока рассуждать лишь в теории. Не потому что заинтересовался этими скороспелыми малолетками. Я стосковался по любовным похождениям в принципе — как по средству развлечения и отдыха для нормальных мужчин.
— Где ты увидела семечки, женщина? — спросил я. — Разуй глаза, старушка: тут
Я жестом велел девицам проваливать.
Локтева растопырила глаза, приоткрыла рот.
Её подруги хихикнули.
— Это кого ты назвал старушкой, шкет? — спросила Оксана. — Это я-то старушка?! За такие слова можно и по ушам схлопотать!
Она взвесила в руке дамскую сумочку (будто проверила: сгодится ли та в качестве ударного оружия). Глубоко вдохнула (мне почудилось, что у Локтевой на груди затрещало платье), шагнула в мою сторону. Сумка покачнулась на длинном ремешке (внутри неё приглушённо звякнуло). Я презрительно хмыкнул, нагло ухмыльнулся. Снова заценил девичьи колени и бёдра: не пряча взгляд — скорее даже демонстративно. И показал Локтевой увесистое творение Достоевского — намекнул девице, что не испугался её угроз, что сам не безоружен, и что стану при необходимости отбиваться.
— Маленький… засранец, — сказала Локтева.
Она вдруг зевнула (широко и некрасиво открыла рот, демонстрируя мне свои зубы) и словно подрастеряла агрессию. Махнула на меня рукой — не с угрозой, а словно простила долг. Повернулась к подругам, обронила несколько ничего не значивших для меня фраз. На этот раз все три девицы зевнули — будто вернулись ночной смены. Я наблюдал за тем, как школьницы прощались «до вечера». Смотрел, как Оксана вошла в квартиру (телевизор голосил не у неё дома). Проследил за её подругами (снова взглянул на их ноги — в этот раз снизу вверх): Нина Терентьева отправилась на пятый этаж, а Екатерина Удалова жила на восьмом.
«Ну, вот и всё, — подумал я. — Приманка на месте. Осталось понять, кто именно на неё клюнет».
Но на «приманку» никто не «клюнул».
Ни один человек не пытался войти в квартиру Локтевых за те три с лишним часа, которые я «сидел в засаде». В этом я был абсолютно уверен, потому что написанная Фёдором Михайловичем история князя Мышкина не поглотила всё моё внимание (и даже заставила меня время от времени позёвывать). Мимо Оксаниной двери (и мимо меня) за время моего «дежурства» прошли больше двух десятков человек (некоторые — дважды). Но убийца не явился. Либо он всё же пришёл: прошагал вверх-вниз по ступеням — не вторгся в квартиру школьницы при свидетеле и ничем не выдал своих изначальных намерений.
Я не отступил от намеченного плана: не сходил с места, старательно запоминал лица проходивших мимо меня людей — мужчин, женщин. С некоторыми побеседовал — с теми, что пытались выпроводить меня из подъезда (их лица я разглядывал особенно тщательно). Своё право читать книги в общественном месте я отстоял. «Устранить» меня с наблюдательного пункта «физически» никто не попытался (хотя одна старушка оказалась особенно настырной — обошлось). Пару раз мне почудилось, что слышал шуршание шагов (будто кто-то спускался проверить, не покинул ли я пост). А один раз показалось, что подобные шорохи донеслись с нижних этажей.
Ближе к пяти часам я решительно захлопнул книгу Достоевского. Подпёр кулаком подбородок, сверлил взглядом Оксанину дверь. Перебирал появлявшиеся в голове предположения и догадки. Вспоминал, что делала перед смертью Локтева. Не сомневался, что девица в моём видении уснула (она и сегодня выглядела сонной). Напомнил себе, что не видел (и не прочувствовал), как именно убили девятиклассницу (собирались убить). Прикидывал, а не умерла ли Оксана в этой реальности по-другому: не от ударов ножом, а от отравления, к примеру. Не изменил ли преступник способ убийства… потому что я по неосторожности уже «раздавил бабочку»?