Честное слово
Шрифт:
Когда к Пелагее Ниловне пришла в гости Матрёна Григорьевна, то хозяйка ей обо всём рассказала и прибавила:
– Ох, как они просты! Просты и добры, таких других и нет. Он-то им ни чернил, ни керосина, ничего не давал… А они за ним денно и нощно ухаживали. Последние гроши на него спустили. Я ведь всё вижу! Сами в такой праздник ни с чем остались. Вот они какие!
– О душе своей думают, Пелагея Ниловна. На том свете за всё ответ спросят. Значит, люди богобоязненные, – отвечала богаделенка, попивая кофей.
– О, беднота, беднота, – вздохнув, проговорила старушка хозяйка, покачивая головой.
Две сестры
Повесть
Дашета и Машета
На главной улице провинциального города Зарайска стоял красивый деревянный дом, окрашенный в голубовато-серую краску, с резными белыми карнизами и с узорчатыми окнами. Дом был двухэтажный, с мезонином, на каменном фундаменте. Кругом, за высоким забором, разросся густой, тенистый сад, и весною, когда там цвели черемуха, сирень и акации, нежный аромат распространялся далеко по улице. На воротах этого дома была прибита дощечка, а на ней значилось: «Дом М. и Д. Носовых».
Был один из самых обыкновенных летних будничных дней. В шесть часов утра калитка в доме Носовых отворилась, и из него вышли две женщины. Одна была высокого роста, худощавая, сутуловатая. В её тёмных волосах пробивалась седина; черты лица были тонкие и строгие, нос довольно большой, с горбинкою. Годы наложили немало морщин на это когда-то красивое лицо. Небольшие карие глаза смотрели грустно на Божий мир. Одета она была в чёрное пальто, в круглую с перьями шляпу, на руке держала вышитый ридикюль. Видно было, что женщина эта не придавала никакого значения наряду, – всё на ней было тёмное и довольно старомодное, но в этом тёмном наряде яркою белизною выделялись манжеты и воротничок.
Другая женщина по виду была прислуга. Полная низенькая старуха в большом сером байковом платке переваливалась, как утка, и плелась с большою круглою корзинкою в некотором отдалении за своей барыней. На улице просыпалась жизнь. Мужчины отправлялись кто на службу, кто на работу, женщины спешили на рынок, кое-где выбегали ребятишки, проезжали водовоз или телега. Две кумушки остановились поболтать на перекрёстке. Одна из них, увидев высокую, сутуловатую женщину, заметила как бы про себя:
– Барышня Носиха на рынок пошла.
– Да, – подхватила другая, – она хорошая хозяйка. Сестрица-то, поди, спит ещё. Только и знает, что наряжается да с собаками водится.
– А что, соседушка, ведь Носихам, поди, много есть годов? – спросила любопытная кумушка.
– Да вот, милая, я вам сейчас рассчитаю. Мой папенька сказывал, что ему пятнадцатый год шёл, когда старик Носов этот самый дом ставил. Она указала рукою на голубоватый дом.
– А через год у них эта старшая барышня, Марья Степановна, появилась. А через пять лет и Дарью Степановну Бог дал. Теперь-то моему отцу за семьдесят будет. Вот и считайте сами…
– Да, годы немалые. Ведь, подите ж, и средства у них есть, и Марья Степановна была недурненькая, а не судьба: женихов не нашлось. Так и остались сидеть в старых девушках.
– Марья-то Степановна была сосватана, голубушка. Говорят, жених её утонул. Она шибко убивалась: больше ни за кого идти замуж не захотела. Ну, а Дарья Степановна какая-то неумная. Да и характерна очень. Кто ж такую возьмёт.
Кумушки потолковали и разошлись.
Вечером из того же дома Носовых показалась новая особа. Раньше неё из калитки выбежали две маленькие беленькие собачки с голубыми бантиками на шее, третью она вела на шнурке: это был толстый, уродливый мопс, одетый в красную попону. Вышедшая особа была среднего роста, полная, очень некрасивая: курносая, с выдававшимися вперёд скулами, с бесцветными узкими глазами. Её седые волосы были круто завиты на лбу, большая белая соломенная шляпа надета на затылок, на шляпе красовались розовые бутоны, ленты и перья. Платье на ней было бледно-розовое; вокруг талии обвивалась зелёная лента, которая спускалась концами сбоку; на плечах была накинута белая стеклярусная накидка, зонтик был палевый с широкими кружевами. Большие серьги, брошь, множество браслетов и колец довершали туалет этой особы. Барышня прихрамывала. Она обернулась, взглянула на окна, улыбнулась и закивала головою. Из раскрытого окна в среднем этаже смотрела та самая худощавая женщина, про которую утром судачили кумушки.
– Дашеточка, вы бы одели ватерпруф; мне кажется, ветерок подымается. Я боюсь, вы простудитесь, – говорила смотревшая из окна.
– Не беспокойтесь, Машета. Я тепло оделась и погуляю недолго. Раза два пройдусь по городскому саду и вернусь.
– Не забыли ли вы чего-нибудь, Дашеточка? Взяли ли носовой платок, перчатки, портмоне?
– Не беспокойтесь, Машета, я ничего не забыла.
– Не гуляйте слишком долго… Станет холодно, сыро… Я буду беспокоиться.
Нарядная барышня в ответ только улыбнулась. Она оправила немного кудри на лбу и шляпку, стряхнула с платья несколько соринок и, закинув назад голову, опустив глаза, пошла со своими собаками по улице.
– Возвращайтесь скорее, Дашеточка. Я буду ждать вас с самоваром, – донеслось ей издали из открытого окна.
Она обернулась и молча кивнула головою. Множество любопытных глаз провожало шедшую по улице особу с собаками. Многие даже высовывались из окон, чтобы посмотреть на неё.
– Младшая барышня Носиха пошла гулять со своими собачками, – говорили на улице и смеялись.
– Шляпа-то, шляпа у Носихи… точно огород! – заметила шустрая черноглазая девочка.
– А бантов-то сколько! Ленты хорошие! Ишь вырядилась, точно молоденькая… А всё-таки сразу видно, что старуха, – заметила её товарка.
Уличные мальчишки бежали за нарядной барышней вслед и дразнили собак. Ни сердитые окрики, ни угрозы не могли унять шалунов. Нередко на барышню с собаками глазели, остановившись толпою, заезжие крестьяне и вслух делали замечания.
– Матрёша, а Матрёша, гляди-ка, гляди, собаки-то как выряжены, точно облизьяны, – говорил молодой парень, подталкивая свою рябую спутницу в синей поддевке.
– Это кто ж такая будет? – спрашивала удивлённая молодая бабёнка.
– Это, должно быть, актёрка со своими собаками. Такая плясунья… вот что в киатре пляшет.
– Так, так… Оно сейчас и видно… Нарядившись-то как!.. Матушки-светы! Пестрота какая! Хорошо!
Барышень Носовых все знали в городе, и простой народ называл их «барышни Носихи». Уж давным-давно жили они в собственном доме на Большой улице. Жизнь их была у всех на виду, все к ним приглядывались. Тем не менее выход младшей Носовой на прогулку со своими собаками был всегда как бы целым событием и вызывал немало толков в городе.
Конец ознакомительного фрагмента.