Честные истории
Шрифт:
Пока мама и папа собирались и ждали такси, Тимоша ещё старался держаться. Но когда мама и папа расцеловали его на прощанье, сели в блестящее такси и уехали, он не выдержал и расплакался.
— Ладно, не реви, — сказала бабушка. — Сейчас что-нибудь придумаем. Где-то у меня был телефон горячей линии федеральной службы безопасности. Или МЧС… Всё время я их путаю…
Бабушка долго шуршала бумажками и листала записную книжку. Потом звонила по телефону.
К вечеру мама и папа вернулись домой. Вид у них был довольно растерянный.
— Нет, ну они же поняли, что мы не виноваты, что у нас нет никакой бомбы…
— Конечно, поняли, извинялись за беспокойство, но нам от этого не легче…
— Да уж! Самолёт улетел, ходи теперь в турагентство, объясняй, что ты не верблюд…
Мама и папа взяли бабушку и Тимошу и поехали в Крым. Там хорошо в сентябре.
Дружок! Если дождливой осенью родители уезжают отдыхать к морю, а тебя с собой не берут, не огорчайся. Проводи их. Помаши ручкой. А потом позвони по горячей линии и аккуратно, разборчиво назови номер рейса и их фамилии. Если ты перепутаешь ФСБ и МЧС, ничего страшного.
Там разберутся…
Королевский лобстер
Вот что теперь в школах творится! Вот уж история так история… Но всякие смешные истории в школе случаются не только с учителями и учениками, но и с папами и мамами. Вот, пожалуйста: кошмарная история, рассказанная Ваней Щеголёвым.
Мама принесла домой морское чудище. Оно было здоровенное, усатое и с клешнями. Когда нас водили в музей естествознания, я видел там таких в банках, только они там дохлые уже, заспиртованные. А этот бедняга — замороженный.
— Это королевский лобстер, — сказала мама. — Нам на ужин. Знаешь, полезный какой?
Мама села на диету. Вчера она специально ездила за город, чтобы набрать листья молодых одуванчиков и крапивы для салата. А сегодня, значит, морское чудище.
Стали мы с мамой его варить. Мама приправ всяких в кастрюлю горстями сыпет, лобстер булькает, варится, даже окна запотели. Салатик из одуванчиков нарезали, тут папа входит.
Потянул носом и говорит:
— Чем это несёт прямо с первого этажа? Опять, что ли, трубу где-то прорвало? Безобразие!
Я сказал:
— Пап, ты что, это же наш ужин. Лобстер королевский. Знаешь, полезный какой?
Папа заглянул в кастрюлю и опять потянул носом.
— Очень интересно, — сказал папа. — Я работаю по шестнадцать часов в сутки, иду домой, мечтая о бифштексе, а меня в родной семье встречают вареными тараканами.
— Иногда полезно посидеть на диете, — сказала мама. — Разгрузить свой организм, подпитать йодом, морскими витаминами…
— Хорошо, уговорила. А на гарнирчик что?
— Салат из молодых одуванчиков, — похвасталась мама? — с крапивой.
— Я что, кролик, что ли? — взвыл папа.
— Одуванчик богат витаминами и микроэлементами, — сказала мама. — И вообще, сейчас май, и надо благодарно пользоваться тем, что даёт нам природа. Это очень омолаживает организм.
Мы стали есть лобстера. А что, ничего! Тем более, что я ел лобстера первый раз в жизни и поэтому загадал желание. Даже целых три — чтобы в Африке побывать, чтобы лето было недождливое и чтобы все собаки и кошки стали пуленепробиваемыми.
Мы с мамой съели лобстера с удовольствием, а папа всё ворчал и морщился, особенно когда жевал одуванчики с крапивой. После этого он нажарил себе шпикачек с кетчупом и заметно подобрел.
— Ты, папа, совсем не печёшься о своем здоровье, — сказала мама. — Неправильный ты какой-то.
— Может, ты «бэшка?» — догадался я. — Вот я — «ашка», и мама тоже в школе была «ашкой», а ты, наверное, «бэшка».
— Да, — сказал папа гордо. — Я учился в классе «Б».
— Так вот оно что. — Мама даже перестала есть одуванчики. — И почему я не поинтересовалась этим до свадьбы?
— Но потом перешёл в «А», — поспешил добавить папа.
— Значит, ты, папа, как Раппопорт.
— Что за Раппопорт ещё?
— Псих один, с нами до третьего класса учился. Круглый отличник, а шуток не понимает. Ему говорят «Раппопорт-аэропорт на колёсиках приехал», а он ябедничает, что это неприличные слова. Потом ему однажды случайно четвёрку по математике поставили, его мама обиделась и перевела к «бэшкам».
— У вас там вечно неизвестно что творится, — нахмурился папа.
Папа с самого начала предлагал отдать меня в военное училище с преподаванием ряда предметов на китайском языке, потому что оно ближе всех к дому. Но мама решила, что лучше мне учиться в той же школе, в которой училась она, потому что, во-первых, ее там все хорошо помнят (в седьмом классе мама участвовала в поджоге школы), а во-вторых, фамилия-то у меня другая, никто сразу не догадается, чей я сын, а если вдруг что — мама всегда придёт и разберётся.
И тут я вспомнил.
— Наша Жанна Аполлоновна говорит, что мои родители совсем не участвуют в жизни класса. Вот бабушка Савченко цветочки в горшках подарила, потому что у Сашкиного младшего брата на них аллергия. Мама Насти Зашкиркиной двух черепашек принесла, а то они по ночам очень шуршат и топают. Все в жизни класса участвуют, а вы — нет.
— Давайте тоже что-нибудь ненужное в класс подарим, — согласился папа.
— Ага, — обрадовалась мама. — Бабушку или дядю Владика.
— Вот не хотел я его в твою школу отдавать, — с горечью сказал папа. — Из этой школы все такие, как ты, получаются. Которые родного мужа голодом уморить готовы, а всех родственников в живой уголок сдать мечтают.
— Во всяком случае, ты должен сходить к учительнице, познакомиться, поговорить по душам, — решила мама. — Учительницы это просто обожают.
— Может, лучше ты? — жалобно спросил папа.
— Нет уж, — сказал я, — маму прибережём для аварийного случая.
Ещё с вечера папа договорился на работе, отложил все важные дела и стал собираться в школу. На специальную бумажку папа записал имя-отчество Жанны Аполлоновны, и что я учусь в пятом «А», и в каком кабинете этот пятый «А» находится. Мама нагладила ему белую рубашку, я начистил ботинки, дворник дядя Лёша вымыл папину машину.
Утром папа как следует набрызгался одеколоном и сказал, что надеется быть в школе часам к трем, как раз, когда ученики разойдутся и можно будет поговорить с Жанной Аполлоновной и произвести на неё приятное впечатление.
В школе я предупредил Жанну Аполлоновну, что папа обязательно зайдёт к ней сегодня, чтобы поговорить о жизни класса и моём воспитании, а сам поскорее смылся домой сразу после шестого урока. А дальше вот что было.
Поскольку полдня папа находился на работе и занимался всякими важными делами, он как-то замотался. (Взрослые обожают это слово. А спроси их, во что замотался или чем замотался, ни за что не смогут ответить.) Замотавшись, папа потерял листочек с именем-отчеством Жанны Аполлоновны, перепутал, в каком я классе, не смог толком объяснить, куда идёт, и чуть не подрался с охранником.
Наконец ему удалось прорваться вовнутрь. Тут его сбила с ног ватага первоклассников с продленки, которые мчались в столовую на бесплатный полдник — пить молоко с чёрным хлебом. Папа, можно сказать, чудом уцелел и от испуга неожиданно вспомнил номер кабинета Жанны Аполлоновны.
Но теперь, после общения с охранником и встречи с малышней, у папы был совсем растерзанный вид, и он зашёл в туалет привести себя в порядок.
В туалете папа зачитался надписями на стенах и с возмущением пришёл к выводу, что многие слова не только на английском, но и на русском написаны с ошибками.
Папа приосанился и зашагал прочь из туалета, торопясь поскорее высказать Жанне Аполлоновне своё беспокойство по поводу преподавания языков и вообще по всем поводам.
Папа поднимался по лестнице и озирался по сторонам, опасаясь, как бы не выскочили ещё какие-нибудь дети.
В это время из-за угла на него набросилась дама.
— Ну, наконец-то! — закричала она. — Мы вас ждём, ждём, а вы всё не идёте и не идёте!
Бедный доверчивый папа почему-то решил, что это и есть наша Жанна Аполлоновна, и послушно пошёл с ней. Она привела его в класс, а там — целая толпа полуголых восьмиклассниц, из обоих восьмых. Оказывается, у старших классов в этот день был медосмотр, и папу по ошибке приняли за опоздавшего подросткового врача из нашей поликлиники.
Папа еле отбился от восьмиклассниц, принял успокоительное и уже прицельно пошёл к Жанне Аполлоновне.
Идёт по коридору, а наш учитель по истории Отечества, Ефим Яковлевич, что-то такое на потолке чинит. То ли лампочки вворачивает, то ли пятно от протечки ликвидирует. Он у нас страшный рукодельник, на него вся школа не нарадуется, никаких слесарей вызывать не надо.
Словом, Ефим Яковлевич на потолке что-то мастерит, штукатурка вниз сыпется — прямо папе на голову.
Бедный папа уже ослаб от происшествий и ничего не сказал Ефиму Яковлевичу — ни про штукатурку, ни про нашу школу, ни про всю историю Отечества.
С головой, полной штукатурки, папа кое-как дополз до нашего класса, вежливо постучал и открыл дверь.
Жанна Аполлоновна с Ларисой Викторовной примеряли пляжные шлепанцы, потому что уже весна и вообще скоро лето.
И тут-то ли лобстер с одуванчиками подействовал и папин организм резко омолодился, то ли Жанна Аполлоновна тоже за свой рабочий день здорово замоталась, то ли она просто была без очков — она увидела, что папа в дверь заглядывает, и усталым таким голосом ему говорит:
— Мальчик, ну что ты тут ходишь? Что тебе надо? Сколько раз повторять — олимпиада по географии в следующий четверг!
Папа ничего не ответил, просто ушёл и поскорее позвонил на работу — предупредить, что берёт недельный отпуск и уезжает в оздоровительный центр для людей, переживших сильные нервные потрясения.
А нам с мамой папа вечером сказал:
— Ноги моей больше там не будет! Сами ходите в свой сумасшедший обезьянник номер тридцать семьдесят шесть.
Ну и зря, между прочим. Мы с мамой любим нашу школу. Смешная она у нас.
От души и на память
Когда я была маленькой, жизнь вокруг была совсем не такой, как сейчас. По субботам все ходили в школу, девочки носили коричневую форму с чёрными фартуками — страшную-престрашную. Жвачка была большой редкостью. Про Барби никто и не слыхивал. Не было «Лего» и даже фильмов про Бэтмена. Просто удивительно, как мы без всего этого жили и росли?!
Зато тогда со мной всё время случались смешные истории. А теперь как-то не очень случаются. Теперь смешные истории происходят со всякими моими знакомыми детьми. Они мне эти истории рассказывают. Иногда из этих историй прямо целые рассказы получаются.
Вот, например, рассказ Темы Коржикова, ученика третьего класса.
На перемене Евдокимова закрыла дверь в класс на швабру и сказала:
— Начинаем секретный совет! У Майи Первомаевны скоро день рождения. Надо придумать подарок.
Петросян говорит:
— Так решили, вроде, — электрический чайник. Родительский комитет деньги собирал.
— Электрический чайник мы ей на прошлый день рождения дарили, — вспомнил Гунькин.
— Нет, — поправил Котов. — На прошлый день рождения мы дарили ей тостер, а электрический чайник на Восьмое марта.
— Совсем, что ли? — удивилась Смирнова. — На Восьмое марта был моющий пылесос, на прошлый день рождения — миксер, на Новый год — тостер, на окончание учебного года — кухонный комбайн «Мулинекс», а на День учителя — видеоплеер.
Я точно помню, я папе рассказывала, а он и говорит: «Может, ей на первое апреля электрический стул подарить?»
— Короче, всё это полная ерунда, — решила Евдокимова. — Такое любой подарит. Надо подарить ей что-нибудь душевное. И не от родительского комитета, а от нас самих.
— У нас в подъезде щенки родились, — говорит Женька Полунина. — Жутко породистые. Южнолабрадорская лайка. Помесь с гибралтарским боксером. Только они дорогие.
— Надо скинуться, — предложил Петросян. — Скидывались же на пылесос.
— Сравнил, — говорит Полунина. — Сколько пылесос стоит, это только на хвост собачий хватит…
— Значит, надо не один большой общий подарок, а много маленьких, — придумал я.
— Точно, — обрадовалась Евдокимова. — Много маленьких подарков гораздо лучше, чем один большой. Пусть каждый подарит Майе Первомаевне что-нибудь хорошее от себя лично. От души и на память.
Дома я поскорее пообедал и стал думать, что бы такое подарить Майе, чтобы на память и от души.
Надо бы подарить что-нибудь такое, что я сам люблю, чтобы совсем уж от души.
А я много чего люблю! Больше всего я люблю трех барбосов, которые живут у нас на даче. Мохнатую маму Рыжуню, её старшего сына Барошу и младшую дочку Дырку. Нашего пожилого кота Мяку Тимофеевича Мячкина я тоже люблю как родного и, пожалуй, никому не подарю, даже от души и на память. В компьютере я люблю «Командос», из музыки «Продиджи» и «Сплин»… Но все это как-то не очень подходит нашей Майе Первомаевне… Я порылся в «Лего», как следует погремел деталями и выбрал для неё трех отличных чубриков. Но тут подумал, что ведь она не станет в них играть и мои бедные милые чубрики будут просто так пылиться где-нибудь у неё в квартире, рядом с лишними электрическими чайниками и миксерами… Пожалуй, я подарю ей свой старый велик, ей наверняка полезно заняться велоспортом… Но она на нём вряд ли поместится. Раздавит ещё, свалится. Хрясть — и нету.
У меня просто голова разболелась, и я поехал на роликах в парк. В парке я встретил Женьку Полунину, тоже на роликах, и очень обрадовался. Она тоже обрадовалась. Мы с ней стали носиться, беситься и колбаситься, ели мороженое, пили коку и никак не могли придумать, что же подарить Майе Первомаевне.
Потом мы с Женькой подъехали навестить заброшенный памятник неизвестно кому. Он стоит в нашем парке ближе к боковому выходу — на пьедестале плечи с головой, называется бюст. Он уже совсем старый и облезлый, с отбитым носом и похож на пугало огородное, а не на памятник. Весной девчонки любят надевать на него венки из одуванчиков.
— Бедный, совсем облез, — пожалела Женька. — А представляешь, как ему тут грустно одному, особенно если ночь или дождь?
— Надо пристроить его в хорошие руки, — сказал я.
И мы с Женькой посмотрели друг на друга очень внимательно. А у Женьки брат — совсем взрослый, в институте учится. Когда мы сказали ему, что хотим подарить Майе Первомаевне на день рождения заброшенный бюст, он долго смеялся, но сказал, что обязательно нам поможет, ведь он в детстве тоже учился у Майи Первомаевны.
В пятницу с утра Женькин брат на машине притащил памятник в школу и сам принёс в класс. А мы с Женькой решили, что на шее у памятника удобно хранить бусы, а на голове — шляпы, поэтому Женька повесила на него несколько фенечек, а мне мама дала большую чёрную шляпу, которая пахла чем-то смешным. Чтобы памятник выглядел получше, Женька подрисовала ему глаза и накрасила губы.
Когда все собрались и стали показывать друг другу подарки, мы с Женькой сразу поняли, что наш — круче всех! Ведь другие притащили какую-то полную ерунду.
Евдокимова, наша главная умница и читательница, приготовила толстую растрепанную книжку. Сказала, что это самая интересная и любимая книжка на свете, потому что в ней нет ни начала, ни конца.
Гунькин принес гитару и сказал, что выучил для Майи Первомаевны очень душевную и жалобную песню.
Котов приготовил салют и фейерверк. Кравченко откуда-то приволок довольно крупный скелет, светящийся в темноте. Вот у Петросяна тоже ничего себе был подарок. Он где-то добыл, выменял у кого-то, африканского таракана редкой породы, величиной примерно с мою кроссовку. Таракан сидел в трёхлитровой банке и шевелил усами. Вещь! Все девчонки громко визжали и махали руками, а Смирнова стала как-то подозрительно заикаться, и Петросян накрыл таракана оренбургским пуховым платком, который принесла в подарок наша хозяйственная Попова.
Ну, а уж про всякие шкатулочки с сюрпризами, выжигания по дереву, вышивания, бисероплетения, поздравления в стихах, огромные пальмы в горшках, попугаев в клетках, тортики, камни и другие икебаны я даже не говорю.
К первому звонку у нас всё было готово. На столе у Майи Первомаевны стоял памятник в шляпе и с фенечками, рядом с памятником — Гунькин с гитарой. В углу у окошка притаился Котов с салютом и фейерверком. За дверью окопался Кравченко со светящимся скелетом.
Прозвенел второй звонок, все притихли, и Майя Первомаевна открыла дверь в класс.
Котов тут своим салютом как жахнет, как прибабахнет! Дыму, грому!.. Из-за двери Кравченко вместе со скелетом выскакивает, Петросян таракана подсовывает, девчонки с вышиваниями лезут, поздравительные стихи читают, а Гунькин на гитаре что есть силы играет и вопит:
— Когда! С тобой! Мы встретились! Черёмуха! Цвела! И в летнем! Парке! Музыка! Играла!.. И было! Мне! Тогда ещё! Совсем! Немного лет! Но дел! Успел! Наделать! Я! Немало!..
Майя Первомаевна, конечно, слегка покачнулась. Но всё-таки немножко улыбнулась, схватилась одной рукой за стену и, разгоняя другой рукой дым от салюта, стала пробираться к столу.
Увидела наш с Женькой подарок, довольно сильно вздрогнула, уронила портфельчик и закрыла глаза. Но тут же открыла, потому что в класс вошли целых две делегации — от родительского комитета и отучителей школы. С цветами и подарками. Майя Первомаевна посмотрела на электрический чайник и коробку с миксером, засмеялась каким-то странным голосом и полезла под стол прятаться…
В классе после салюта ремонт делали.
Гунькин капитально охрип. А Майя Первомаевна немножко заболела, но когда выздоровела, в школу уже не вернулась, а открыла магазин бытовой техники.
А наш с Женькой подарок всё равно круче! Потому что от души. И на память…
Всё-таки в книжке должно быть что-то полезное для читателей. Чтобы читатель что-то извлёк. Узнал. Чему-то научился. Например, научился показывать фокус с оторванным пальцем. Но это в книжке трудно объяснить, это видеть надо. Лично. При встрече. Так что пока я лучше объясню вам что-нибудь попроще. Секретный маршрут объезда пробки на Верхней Масловке. Но вы, наверное, ещё не умеете водить машины. Тогда я дам вам рецепт торта, который не надо печь, а надо просто перемешать разные вкусности и залить другими вкусностями, которые пожиже. И есть большими ложками.
Это потом.
А сейчас дальше — истории.
Страшная тайна
Когда я была маленькая, однажды в нашем саду «Эрмитаж» появился новый мальчик, Егор. Он приехал из другого района, чтобы теперь жить у тёти. Он прямо так и сказал:
— Родители уехали на год работать за границу, и я буду жить у ммммм… ээээээ… тёти.
Тётя у Егора была просто необыкновенная. Не какая-нибудь там тётя-мотя в платочке, как у других, и даже не какая-нибудь там седая тётя в больших очках, как у других других.
Тётя Егора была тонкая и высокая, с длинными жёлтыми волосами, которые она закалывала в хвост блестящей заколкой. Она носила красные сапоги-чулки на больших платформах, шуршащий чёрный плащ и большие тёмные очки. Она всё время читала модные журналы и слушала пластинки на проигрывателе. Иногда она даже жвачку жевала!!!
А это тогда было — ну вообще…
Егор называл её не тётя, а просто Ира. Всё это было очень странно. Однажды я услышала, как Егор, когда Ира ему что-то не разрешала или на что-то не соглашалась, прошипел страшным голосом:
— Счас всем скажу, кто ты на самом деле!
И она тут же ему всё разрешила.
А я умирала от любопытства — кто же она? Секретный агент? Инопланетянка?
В молодости Ира была артисткой. Она танцевала в ансамбле русских народных танцев. Егор показал мне фотографию — там было много девушек с косами и в платьях с вышивкой. Девушки были похожи одна на другую, как близнецы, и улыбались. У Иры было полно друзей в разных странах, они присылали ей открытки с видами далёких городов.
Ира всё время говорила, что скоро выйдет замуж и уедет далеко-далеко.
А ещё у неё были разные шляпы. Много.
И вот однажды…
Нам в школе сказали — кто будет участвовать в спектакле на английском языке, тому поставят лишние пятёрки, и можно улучшить четвертные оценки по инглишу. Егор, конечно, тут же стал участвовать со страшной силой, и пообещал принести для спектакля настоящие шляпы, как в старину, из прошлой жизни. Ведь шляпы принести — гораздо легче и приятней, чем английские глаголы учить, а лишняя пятёрка никому не помешает.
— А тебе разрешат шляпы взять? — спросила я.