Четвертая энциклика Бенедикта XVI, подписанная его преемником. Она же "первая энциклика Франциска"
Шрифт:
9. Суть того, что Слово говорит Аврааму, заключается в призыве и обещании. Это, прежде всего, призыв выйти из своей земли, приглашение открыться новой жизни, начать исход, который ведет его к непредсказуемому будущему. Мировоззрение, которое вера даст Аврааму, будет всегда связано с этим шагом вперед: вера «видит» по мере того, как продвигается, вступая в открытое пространство Слова Божия. Наряду с этим Слово содержит обетование: семя твое умножится, ты станешь отцом великого народа (Быт 13,16; 15,5; 22,17). Поистине, являясь ответом на предваряющее Слово, вера Авраама всегда останется актом памяти. Однако эта память не фиксируется на прошлом, но, будучи памятью об обетовании, в состоянии раздвинуть завесу будущего, быть светом в дороге. Отсюда видно, как вера, являясь памятью о будущем, памятью потомков, теснейшим образом связана с надеждой.
10. И от Авраама требовалось довериться этому Слову. Вера сознает, что слово, реальность как будто эфемерная и преходящая, в устах Бога верного становится самой что ни на есть надежной и нерушимой, что делает возможным непрерывность нашего пути во времени. Вера принимает это Слово как надежную скалу, на прочном фундаменте которой можно созидать. Потому в Библии вера обозначается еврейским словом ’em^unah (эмуна), происходящим от ’am`an, корень которого означает «поддерживать». Термин ’em^unah может означать как верность Бога, так и веру человека.
8
Ср. Catechesis V, 1: PG 33, 505A.
9
In Psal. 32, II, s. I, 9: PL 36, 284.
11. Последний аспект истории Авраама важен для понимания его веры. Из того, что слово Божие несет в себе новизну и неожиданность, вовсе не следует, что Патриарху оно чуждо. В голосе, который обращается к нему, Авраам распознает призыв, от века глубоко запечатленный в самом его сердце. Бог связывает свое обетование с той сферой бытия человека, что извечно подает ему надежды: это отцовство, зарождение новой жизни – : «Сарра, жена твоя, родит тебе сына, и ты наречешь ему имя: Исаак» (Быт 17,19). Тот Бог, что требует от Авраама полностью довериться ему, открывает себя как источник всякой жизни. Таким образом, вера устанавливает связь с Отцовством Бога, в котором берет начало всё творение: Бог, призывающий Авраама, это Бог-творец, который «не сущее нарекает сущим» (Рим 4,17), тот, что «избрал нас в Нем прежде создания мира… предопределив усыновить нас Себе» (Еф 1,4-5). Для Авраама вера в Бога озаряет глубочайшие основы его [бытия], позволяя ему распознать источник блага, лежащий в основе всех вещей, и подтверждая, что его жизнь возникает не из ничего и не по воле случая, но из личного призыва и любви. Бог сокровенный, призвавший его, не чуждый Бог, но тот, кто есть начало всего и кем все держится. Великое испытание веры Авраама, жертвоприношение сына Исаака, покажет насколько эта исконная любовь в состоянии гарантировать жизнь даже за пределом смерти. Слово, сумевшее зародить сына в его теле «как бы мертвом» и в «омертвевшем лоне» бесплодной Сары (Рим 4,19), способно исполнить обетование о будущем не смотря на угрозы и опасности (Евр 11,19; Рим 4, 21).
Вера Израиля
12. История народа израилева в книге Исхода идет по стопам веры Авраама. Вера снова рождается из первоначального дара: Израиль вверяет себя действию Бога, желающего освободить свой народ из пучины бедствий. Вера призвана к долгому пути, чтобы поклониться Господу на Синае и наследовать землю обетованную. Божественная любовь имеет образ отца, несущего сына своего на всем пути (Втор 1,31). Исповедание веры Израилем разворачивается как рассказ о благодеяниях Бога, его действиях по освобождению и наставлению народа (Втор 26,5-11), рассказ, передаваемый народом из поколение в поколение. Свет Бога сверкает для Израиля сквозь память о деяниях Господа, поминаемых и исповедуемых в культе, передаваемых от отцов детям. Так мы узнаем, что свет, исходящий от веры, связан с конкретным рассказом о жизни, с благодарной памятью о милостях божьих и последовательным исполнением его обетований. Это прекрасно иллюстрирует готическая архитектура: в просторных соборах свет проникает с неба сквозь витражи, где изображаются события священной истории. Свет Бога идет к нам через рассказ о его откровении и тем самым озаряет наш путь во времени, напоминая о божественных благодеяниях и демонстрируя, как его обещания исполняются.
13. В истории народа Израиля мы также встречаем искушения неверностью, в которые он неоднократно впадал. Противоположностью веры выступает здесь идолопоклонство. Пока Моисей говорит с Богом на Синае, народ не выносит тайны скрытого лика Божия, не выдерживает ожидания. Вера по своей природе требует отказаться от непосредственного обладания, как будто даруемого виденьем, она – призыв открыться источнику света, соблюдая собственную тайну Лика, желающего открывать себя персонально и в надлежащее время. Мартин Бубер цитирует определение идолопоклонства, предложенное раввином Коком: идолопоклонство имеет место «когда одно лицо благоговейно обращается к другому лицу, которое лицом не является» [10] ; когда вместо веры в Бога предпочитают поклоняться идолу, чей образ определен и чье происхождение известно, поскольку он изготовлен нами же. С идолом нет риска, что последует призыв, заставляющий пожертвовать своей безопасностью, поскольку идолы «имеют уста и не говорят» (Пс 115,5). Следует понимать, что идол – это некий предлог для того, чтобы поместить самих себя в центр реальности, поклоняясь делу рук своих. Человек, утратив фундаментальный ориентир, дающий целостность его существованию, теряет себя во множестве страстей, не желая ждать обетованного часа, он дробится на тысячу мигов своей истории. Поэтому идолопоклонство – это всегда многобожие, нескончаемое движение от одного господина к другому. Идолопоклонство предлагает не путь, но множество тропинок, не ведущих к определенной цели и складывающихся, скорее, в лабиринт. Кто не хочет довериться Богу, должен слушать голоса многих идолов, вопящих: «Доверься мне!». Вера, в силу того, что она связана с обращением, противоположна идолопоклонству, это отторжение от идолов, чтобы вернуться к Богу живому посредством личной встречи. Верить означает предаться милосердной любви, всепринимающей и всепрощающей, которая поддерживает и направляет наше существование и во многом может выправить искривления нашей истории. Вера есть готовность снова и снова быть преобразованным призывом Господа. Вот парадокс: постоянно прибегая к Господу, человек обретает твердую дорогу, освобождающую его от беспорядочного движения, на которое обрекают идолы.
10
M. Buber, Die Erz"ahlungen der Chassidim, Z"urich 1949, 793.
14. В вере Израиля выделяется также фигура Моисея, посредника. Народ не может видеть лик Бога, Моисей говорит с YHWH на горе и открывает всем волю Господа. Так, при участии посредника, Израиль научился двигаться как одно целое. Акт веры одного человека проникает в общину, в общее «мы» народа, который в вере является как бы одним человеком, «первенец Мой» называет Бог весь Израиль (Исх 4,22). Посредничество оказывается здесь не преградой, но открытием: при встрече с другими глаза открываются для истины более великой, чем мы сами. Жан-Жак Руссо сетовал, что не может видеть Бога лично: «Сколько людей между Богом и мной!» [11] «Разве это так просто и естественно, что Богу приходится идти за Моисеем, чтобы поговорить с Жан-Жаком Руссо?» [12] Исходя из концепции познания индивидуалистической и ограниченной, невозможно понять смысл посредничества, этой способности участвовать в видении других, невозможно знание разделяемое, свойственное любви. Вера - безвозмездный дар Бога, требующий смирения и мужества доверять и доверяться, дабы увидеть тот сияющий путь на котором встречаются Бог и люди - историю спасения.
11
'Emile, Paris 1966, 387.
12
Lettre `a Christophe de Beaumont, Lausanne 1993, 110.
Полнота христианской веры
15. «Авраам […] ликовал в надежде увидеть день Мой; и увидел и возрадовался» (Ин 8,56). Согласно этим словам Иисуса, вера Авраама была ориентирована на Него, была в определенном смысле предвидением его тайны. Так их понимал св. Августин, когда утверждал, что Патриархи спасены по вере, не вере в Иисуса уже пришедшего, но по вере во Христа, чей приход ожидался, вера влечется к грядущему событию [пришествия] Иисуса. [13] Христианская вера имеет свой удел во Христе, она исповедует, что Иисус есть Господь, коего Бог воскресил из мертвых (Рим 10,9). Все сюжетные линии Ветхого Завета сводятся ко Христу, Он становится решающим «да» для всех обетований, фундаментом нашего финального «Аминь» Богу (2 Кор 1,20). История Иисуса есть предельная манифестация того, что Бог заслуживает доверия. Если Израиль перебирал в памяти грандиозные проявления божественной любви, что образовывало центр его вероисповедания и создавало его представление о вере, теперь жизнь Иисуса является как бы местом решительного вмешательства Бога, высшим проявлением его любви к нам. То, что Бог возвещает нам в Иисусе – это не слово, одно из многих, но его вечное Слово (Евр1,1-2). Нет никакого залога более великого, какой Бог мог бы дать, чтобы заверить в своей любви, как напоминает св. Павел (Рим 8,31-39). Христианская вера есть, следовательно, вера в совершенную Любовь, в ее действенную силу, в ее способность изменить мир и озарить времена. «И мы познали любовь, которую имеет к нам Бог» (1 Ин 4,16). Вера принимает в любви Бога, явленной в Иисусе, основу реальности и ее окончательное предназначение.
13
Ср. In Ioh. Evang., 45, 9: PL 35, 1722-1723.
16. Высшее доказательство нерушимой любви Христа обнаруживается в его смерти за человека. Если отдать жизнь за друзей есть предельное испытание любви (Ин 15,13), то Иисус свою принес в дар за всех, даже за бывших ему врагами, дабы преобразить сердца. По этой причине евангелисты час Креста полагали вершиной, куда вера устремляет взгляд, поскольку в сей час воссияло величие и открылась глубина божественной любви. Св. Иоанн помещает здесь свое торжественное свидетельство, когда вместе с Матерью Иисуса взирает на Того, Которого пронзили (Ин 19,37): «И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его; он знает, что говорит истину, дабы вы поверили» (Ин 19,35). Ф. М. Достоевский в своем произведении «Идиот» заставляет главного героя, князя Мышкина, сказать при виде изображения мертвого Христа в гробнице, работы Ганса Гольбейна Младшего: «Да от этой картины у иного еще вера может пропасть!» [14] Картина и впрямь весьма безжалостно изображает разрушительное действие смерти на тело Христа. И тем не менее, именно в созерцании смерти Иисуса вера укрепляется и наполняется дивным сиянием, когда она проявляется как вера в его неколебимую любовь к нам, которая способна пойти на смерть, чтобы спасти нас. В эту любовь, которая не уклонилась от смерти, чтобы показать, насколько сильно я любим, можно верить; ее тотальность побеждает всякое подозрение и позволяет нам полностью довериться Христу.
14
Pars II, IV.
17. Именно смерть Христа в свете его Воскресения раскрывает абсолютную подлинность Божией любви. Будучи воскресшим, Христос – надежный свидетель, достойный доверия (Откр 1,5; Евр 2,17), надежная опора для нашей веры. «Если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна», – объявляет св. Павел (1 Кор 15,17). Если любовь Отца не воскресила бы Христа из мертвых, если бы не сумела заново вдохнуть жизнь в его тело, тогда она не была бы любовью, всецело заслуживающей доверия, способной рассеять даже мрак смерти. Когда св. Павел говорит о своей новой жизни во Христе, он ссылается на веру «в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня» (Гал 2,20). Эта «вера в Сына Божия», несомненно, является верой Апостола народов в Иисуса, но подразумевает еще и надежность Иисуса, которая опирается, да, на его любовь вплоть до смерти, но также на его бытие Сыном Божиим. Именно потому, что Иисус есть Сын, поскольку он абсолютно укоренен в Отце, он смог победить смерть и заставить жизнь воссиять во всей полноте. Наша культура утратила восприимчивость к конкретному присутствию Бога, к его действию в мире. Мы думаем, что Бог находится лишь где-то там, на ином уровне реальности, далекий от наших конкретных нужд. Но если бы это было так, если бы Бог был неспособен действовать в мире, его любовь не была бы на самом деле могущественной, действительно реальной, и, следовательно, ни в коем случае не была бы любовью истинной, способной исполнить то счастье, что обещает. Верить или не верить в Него было бы тогда совершенно безразлично. Христиане, напротив, исповедуют любовь Бога конкретную и могущественную, которая поистине действует в истории и определяет ее конечную судьбу, любовь, сделавшуюся досягаемой, открывшуюся в полной мере в Страстях, Смерти и Воскресении Христа.
18. Полнота, которую Иисус приносит вере, имеет другой решающий аспект. В вере Христос – не только тот, в кого мы веруем, предельная манифестация любви Бога, но и тот, с кем мы соединяемся, дабы веровать. Вера не только взирает на Иисуса, но смотрит с точки зрения Иисуса, его глазами: это участие в его способе видеть. Во многих областях жизни мы доверяем другим людям, разбирающимся в чем-то лучше, чем мы. Мы доверяем архитектору, строящему наш дом, фармацевту, подающему лекарство для излечения, адвокату, защищающему нас в суде. Мы также нуждаемся в ком-то, кто был бы сведущ в вопросах Бога. Иисус, его Сын, заявляет о себе как тот, кто показывает нам Бога (Ин 1,18). Жизнь Христа, его способ постигать Отца, жить в тесной связи с ним, открывает новое пространство для человеческого опыта, и мы можем в него вступить. Св. Иоанн ясно выразил, насколько для нашей веры важны личные отношения с Иисусом при помощи различного употребления глагола «верить». Вместе с «верить», что истинно то, что Иисус говорит нам (Ин 14,10; 20,31), Иоанн использует выражения «верить Иисусу» и «верить в Иисуса». «Мы верим» Иисусу, когда принимаем его Слово, его свидетельство, поскольку оно правдиво (Ин 6,30). «Мы верим в» Иисуса, когда принимаем лично его в свою жизнь и вверяемся Ему, поклоняясь Ему в любви и следуя за Ним в пути (Ин 2,11; 6,47; 12,44).