Четвертая рука
Шрифт:
После этого в трубке надолго воцарился тот трансокеанский гул — точно отзвук разделявшей их пустоты. «Все это очень похоже на наши отношения с Мэрилин», — подумал Уоллингфорд.
— Ну что, теперь я правильно понял, что «бизнес есть бизнес»? — спросил он. — Правильно?
— А ведь я тебя любила, — сказала Мэри и повесила трубку.
Уоллингфорда порадовало, что хотя бы один этап их официальных отношений остался позади. Уж теперь он что-нибудь придумает и добьется того, чтобы его уволили — причем именно тогда, когда захочет он сам! Даже если он последует плану, предложенному Мэри, уж она-то в последнюю очередь узнает, когда именно он задумал свалить. Если она беременна, то ребенка он не бросит,
Ну а сам-то он кого пытается одурачить? Раз уж позволил женщине завести от тебя ребенка, так тебя непременно будут обманывать. Он ведь всегда недооценивал Мэри Шаннахан. Она сумеет придумать не одну сотню способов, чтобы обвести его вокруг пальца.
И все же Уоллингфорд начинал понимать, что изменилось за последнее время в нем самом: он больше не был уступчивым и безвольным. Возможно, он стал, хотя бы отчасти, другим, новым Патриком Уол-лингфордом. Ледяной тон Мэри Шаннахан лишь придал ему уверенности в себе: его шансы на увольнение ощутимо возросли.
По дороге в аэропорт Патрик успел заглянуть в газету, взятую у таксиста, — его интересовал прогноз погоды. Прогноз для Висконсина был благоприятный: тепло и ясно. Что ж, доброе предзнаменование.
Миссис Клаузен слегка беспокоилась насчет погоды: им предстояло лететь на север в маленьком самолетике типа «Амфибия». Она именовала его «гидроплан». Залив Грин-Бей и сам был частью озера Мичиган, но то место, куда они направлялись, находилось примерно на полпути между озером Мичиган и озером Верхним, ближе к полуострову Верхнему — северной части штата Мичиган.
Поскольку Уоллингфорд не мог попасть в Грин-Бей раньше субботы, а в понедельник ему надо было уже быть в Нью-Йорке, Дорис решила, что они полетят на самолете — ехать на машине было бы слишком долго, а так получится целых два дня и две ночи в комнате над лодочным сараем.
Летая до Грин-Бея, Патрик уже успел попробовать два разных рейса через Чикаго и один через Детройт; на этот раз он выбрал рейс с пересадкой в Цинциннати. Сидя в зале ожидания (вот-вот должны были объявить посадку), он на мгновение испытал чувство, знакомое каждому ньюйоркцу: зачем, спрашивается, такой толпе народу понадобилось лететь в субботний день в Цинциннати?
Для него самого это лишь пересадочный пункт, первый из двух на его пути. Но чем может привлекать этот город всех остальных людей? Патрику Уоллинг-форду не приходило в голову, что другим пассажирам — расскажи он им, почему он затеял свою поездку, — колдовские чары миссис Клаузен показались бы самым фантастическим предлогом, какой только можно вообразить.
Глава 11
На север
Гидросамолет резко вошел в вираж и накренился на одно крыло. Дорис закрыла глаза, а Патрик, наоборот, широко их открыл, боясь пропустить эти минуты — крутой спуск к маленькому, темному озеру. Даже если б ему пообещали новую левую руку, способную долго ему прослужить, он не стал бы зажмуриваться или отворачиваться от проносящихся за иллюминатором темно-зеленых деревьев и внезапно накренившейся линии горизонта. Одно крыло самолета было направлено прямо на озеро, и в иллюминаторе с той стороны виднелась быстро приближавшаяся вода.
При заходе на посадку под таким углом поплавки гидроплана вздрогнули, да и сам самолет сильно тряхнуло. Миссис Клаузен тут же прижала маленького Отго к груди, от резкого движения малыш испугался и заплакал. Через секунду пилот выровнял машину, и самолетик мягко скользнул по поверхности покрытого рябью озера. Мимо неслись темные островерхие ели, а сосны стояли сплошной зеленой стеной, высились, как нефритовая
Дорис наконец вздохнула с облегчением, а Уоллингфорд и вовсе не испугался. Хотя никогда прежде не бывал на этом северном озере и никогда не летал на гидросамолете, но и вода, и берега озера, и то, что мелькнуло в иллюминаторе во время спуска и приводнения, было ему знакомо, как сон, навеянный темно-синей капсулой. Годы, минувшие с тех пор, как он впервые потерял руку, казались ему короче одного-единственного сна; все эти годы он страстно мечтал о том, чтобы сон стал явью. И вот наконец мечта его сбылась: они приземлились прямо в тот сон!
Патрик счел хорошим знаком, что никого из многочисленного семейства Клаузен на берегу не заметил; домики стояли пустые. Может быть, Клаузены решили пощадить чувства Дорис? В конце концов, мать-одиночка, вдова, и у нее появился вполне вероятный жених… А может, сама миссис Клаузен попросила их не приезжать на выходные? Значит, она все же предполагала, что их встреча может иметь и романтическое продолжение?
Но даже если и так, пока что рано было об этом судить. Ей нужно было переделать целую кучу дел, и она решительно к ним приступила. Уоллингфорд смотрел, как Дорис включает запальные свечи нагревателей для воды, газовые холодильники, плиту, а сам держал на руках маленького Отто.
Он обхватил его левой рукой, потому что время от времени ему приходилось светить миссис Клаузен карманным фонариком. Ключ от главного домика висел на гвозде, вбитом в балку под дощатым настилом открытой веранды; ключ отуже отделанных комнат над лодочным сараем — в щели под причалом.
Не было никакой необходимости отпирать и открывать все домики — они им все равно не понадобились бы. Маленький сарайчик, который теперь использовали для хранения инструментов, раньше служил туалетом — еще до того, как здесь устроили водопровод и стали качать воду из озера. Миссис Клаузен без труда подключила насос и, дернув за пусковой шнур, завела бензиновый движок, от которого этот насос работал.
Потом она попросила Патрика выкинуть дохлую мышь. Она взяла маленького Отто на руки, а Уоллингфорд вытащил мышь из мышеловки и закопал ее, присыпав сверху палыми листьями и хвоей. Мышеловка была установлена на столе в кухне, миссис Клаузен обнаружила дохлого грызуна, когда разгружала и раскладывала припасы.
Дорис мышей терпеть не могла — от них такая грязь! Ее мутило от помета, который они оставляли на кухне, в таких местах, которые она называла «самыми неожиданными». Так что она попросила Патрика убрать заодно и помет. Еще больше ее страшила внезапность, с которой мыши то появлялись в доме, то исчезали. («Наверное, мне надо было взять „Паутину Шарлотты“, а не „Стюарта Литтла“, — встревожился Уоллингфорд.)
Всю провизию, рассованную по бумажным или пластиковым пакетам и картонным коробкам, из-за мышей приходилось прятать в жестяные контейнеры; на зиму здесь нельзя было оставлять даже консервы. Однажды зимой кто-то проткнул зубами консервные банки — вероятно, крыса, а может, норка или ласка. А на другой год, зимой, в домик, судя по всему, забралась волчица; она устроила себе на кухне логово и перевернула все вверх дном.
Патрик понимал, что эти истории — часть местного фольклора. Он легко мог себе представить здешнюю летнюю жизнь даже в отсутствие прочих представителей семейства Клаузен. В домике, где находились кухня и столовая, а также самая большая ванная, он видел коробки с настольными играми и «пазлами», сложенные стопками на полках. Книг, достойных упоминания, не было, если не считать толкового словаря (несомненно, для разрешения споров при игре в «скрэбл»), а также всяких справочников — определителей змей и амфибий, насекомых и пауков, дикорастущих растений, млекопитающих и птиц.