Четвертое правило Мангуста
Шрифт:
Я вздохнул:
– Что же, если публика настаивает…
Светлана протянула мне колоду.
– Сними, – предложила она, шулерски подсунув ноготок в определенное место. Специалистка. Я снял. – Теперь возьми верхнюю карту, но мне не показывай. – Я выполнил и это. – Так, – объявила она торжественно, – у тебя в руке бубновый туз. Правильно?
Я покачал головой:
– Шестерка треф.
Она удивленно выхватила у меня карту:
– Странно… попробуем еще разок…
– Попробуем, – согласился я. – Почему бы не попробовать?
Проделав те же процедуры, она
– Дама червей.
– Нет, – я вернул ей карту, – опять шестерка треф.
Илья с Дашкой бросали на меня взгляды заговорщиков, едва сдерживая смех. А капитан Сычова, пунцовая от конфуза, принялась тасовать колоду в третий раз.
– Валет пик, – произнесла она, волнуясь.
Я вздохнул:
– Увы, шестерка треф.
Горе-фокусница в растерянности принялась лихорадочно перебирать колоду, и глаза у нее, что называется, полезли на лоб.
– Что за хрень?! – воскликнула она.
Дашка с Ильей, любопытствуя, подошли к ней, заглянули – и прыснули. Еще бы! Колода капитана Сычовой состояла из одних шестерок треф. Светлана сунула мне ее в руки.
– На, глянь!
Я изобразил недоумение:
– Надо же. Типографский брак небось.
– Какой, на хрен, брак?! Ты подменил колоду!
– Разве у меня была такая возможность, Светлана Анатольевна?
Дашка чмокнула меня в щеку и, вертя на пальце ключи от «Жигулей», направилась к двери.
– Пойдем, Гольдберг. Фокус не удался.
Проходя мимо капитана Сычовой, Илья сказал:
– Как ни смешно, вы мне нравитесь.
– А вы мне – нет! – отрезала Светлана.
– Могу вас понять. – Помахивая папочкой, Илья вышел вслед за Дашкой.
Капитан Сычова ногой захлопнула дверь.
– Когда ты подменил колоду? – осведомилась она, словно это было самое важное.
Я протянул ей карты.
– Держите, порядок восстановлен.
Развернув карты веером, она пристально их изучила. Колода оказалась в норме: четыре масти были представлены полностью, и шестерка треф занимала лишь свое скромное место. Капитан Сычова бросила на меня взгляд, в котором соединились обвинение, приговор и немедленное его исполнение.
– Как ты это провернул?
Я раздраженно отмахнулся:
– Давайте к делу.
Она положила карты в сумку:
– Ладно. Что со мной было возле бара?
Я вздохнул:
– Светлана Анатольевна, когда в вас стреляли, я находился в помещении. А когда вышел, вы лежали на земле. Я проверил у вас пульс, вот и все. Вы были в обмороке, другой версии у меня нет. Очевидно, стрелявшие промахнулись.
Губы ее искривились в усмешке.
– Хотела бы и я в них так же промахнуться. Ладно, Француз, другой версии у меня тоже пока нет, так что… Не ответишь ли на пару вопросов? Так сказать, не для протокола.
– Охотно, – кивнул я. – Надеюсь, и вы кое-что мне разъясните. – Я сделал приглашающий жест. – Давайте все же покинем прихожую.
Мы прошли на кухню. На столе пребывали остатки нашего обеда. Капитан Сычова окинула все цепким взором, будто сфотографировала. Однако при взгляде на ломти ветчины не удержалась и рефлекторно сглотнула слюну.
– В комнату, значит, ментов не пускаешь? – Она села на табурет.
Я развел руками:
– Прошу прощения. Там незаконченный мой рисунок, который хотелось бы спрятать. – Нарезав на чистую тарелку хлеб, я положил на него ветчину и посыпал свежей петрушкой. – Так что в комнату не приглашаю не от недостатка воспитания.
Взгляд ее сделался подозрительным:
– Почему твой рисунок нужно прятать?
– Критика надоела. – Я придвинул к ней тарелку с бутербродами. – Ешьте и запивайте минералкой.
Она попыталась рассердиться:
– Пошел ты, знаешь…
– Пока не поедите, – повысил я голос, – на вопросы отвечать не буду!
Поморгав, она сдалась:
– Только не думай, что ты меня этим купил.
Я хлопнул себя по бедру:
– Черт, а я так надеялся!
Капитан Сычова, улыбнувшись, принялась за бутерброды. Я посмотрел в окно. Солнце уже не отражалось в стеклах, но его присутствие еще ощущалось в позолоченном небе и в густом июльском воздухе. Здоровяк Серега курил, опираясь задом о капот «Москвича», и стряхивал пепел под колеса желтого такси.
– Где ты был в субботу с шести до девяти вечера? – поинтересовалась капитан Сычова, дожевывая бутерброд.
Я отвернулся от окна:
– Так речь идет об алиби? Светлана Анатольевна, я простой учитель французского, в школе работаю…
– Номер школы, адрес! – потребовала она. И, когда я назвал, рубанула: – Проверим, что ты за учитель.
– Проверяйте. Но что во мне интересного?
– Много чего. К примеру, что это за учитель, который в криминальной среде известен под кликухой Француз…
– С криминалом я никаким боком.
– … и которого все московские группировки за версту обходят? Что бы это значило, по-твоему?
Я пожал плечами:
– Мало ли. Может, французский язык их разочаровал. Ведь научно-техническая литература теперь в основном на английском.
– Угу, давай, ломай комедию. – Хлебнув воды из бутылки, она отодвинула опустевшую тарелку и, похоже, ощутила прилив сил. – Повторяю вопрос: где ты был в субботу с шести до девяти вечера?
– Дома. Занимался живописью.
– Кто подтвердит?
– Жена.
– Плохо. Такое алиби псу под хвост.
– Иного, простите, не заготовил. – Я сложил грязную посуду в раковину. – Может, скажете, что я натворил?
Капитан Сычова сидела на табурете, смотрела мне в лицо, и в серых глазах ее мелькнула нерешительность. Наконец, после явной внутренней борьбы она проговорила:
– Ювелирные магазины, филиалы «Сбербанка», пункты обмена валют – девять ограблений за два месяца. После каждого ограбления трупы, всего набралось пятнадцать. Убивают без оружия, каким-нибудь приемом карате перелом шейных позвонков, удар в переносицу, рассечение пальцами тканей живота с вырыванием печени… Число налетчиков варьируется от трех до шести. На лицах колпаки из газет с прорезями для глаз. После налета на груди одного из убитых непременно лежит открытка с изображением букета роз. На обратной стороне открытки одна лишь фраза: «Я вас люблю». И подпись: «Француз».