Четвертое сословие
Шрифт:
Вик Аппельбаум наслаждался своими пятнадцатью минутами славы и сообщал всем, кто хотел слушать, что намерен встретиться с обоими претендентами, прежде чем примет окончательное решение. Он назначил встречи, которые решат, кого он одарит своей милостью, на вторник перед годовым собранием.
Адвокаты соперников встретились на нейтральной территории и договорились, что Армстронг пойдет на встречу с Аппельбаумом первым. Том Спенсер уверял своего клиента, что со стороны Армстронга это тактическая ошибка. Таунсенд был с ним согласен, пока Армстронг не вышел с акционерными сертификатами
— Как ему это удалось? — ошеломленно спросил Таунсенд.
Том узнал ответ следующим утром за завтраком, когда прочитал первый выпуск «Нью-Йорк Таймс». Корреспондент газеты на первой полосе сообщал читателям, что Армстронг не стал долго объяснять мистеру Аппельбауму, как он собирается управлять «Стар». Вместо этого он поведал ему на идиш, что так до конца и не оправился после гибели всей своей семьи в Холокосте, и в завершение встречи сказал, что больше всего в жизни гордится тем, что премьер-министр Израиля назначил его послом по специальным поручениям в СССР с особым заданием помогать русским евреям, которые хотят эмигрировать в Израиль. После этих слов Аппельбаум, судя по всему, разрыдался, отдал ему акции и отказался от встречи с Таунсендом.
По заявлению Армстронга, раз ему принадлежит 51 процент компании, он, стало быть, теперь новый владелец «Нью-Йорк Стар». «Уолл-Стрит Джорнал» поддержал его мнение и заключил, что годовое общее собрание «Стар» станет церемонией миропомазания. Но добавил, что Киту Таунсенду не стоит расстраиваться из-за того, что он проиграл газету своему главному сопернику. Благодаря гигантскому скачку цен на акции он заработает больше 20 миллионов долларов.
Художественная рубрика «Нью-Йорк Таймс» напомнила читателям, что в четверг вечером состоится открытие выставки авангардного искусства, которую проводит Фонд Саммерс. Газетные бароны наперебой обещали свою поддержку Ллойду Саммерсу и фонду, говорилось в статье, поэтому интересно было бы взглянуть, почтит ли хоть один из них выставку своим присутствием.
Том Спенсер посоветовал Таунсенду зайти хотя бы на несколько минут — Армстронг наверняка будет там, к тому же на таких мероприятиях иногда случаются самые невероятные вещи.
Уже через минуту после прихода Таунсенд пожалел о своем решении. Он обошел зал, взглянул на собрание картин, отобранных попечителями, и пришел к выводу, что все они, без исключения, абсолютно бездарны. Кейт назвала бы их «претенциозным хламом». Он решил уйти и уже благополучно добрался до двери, но в этот момент Саммерс постучал по микрофону и призвал к тишине. Потом директор объявил, что хочет «сказать несколько слов». Таунсенд посмотрел на часы. Подняв голову, он увидел Армстронга. Тот стоял рядом с Саммерсом, сжимая в руке каталог и лучезарно улыбаясь собравшимся гостям.
Саммерс выразил сожаление по поводу того, что его мать не смогла прийти из-за продолжительной болезни, потом принялся расхваливать достоинства художников, чьи работы он выбрал для выставки. Двадцать минут спустя он сообщил, как он счастлив, что новый председатель «Нью-Йорк Стар» нашел время, чтобы посетить «наше скромное суаре».
Послышались редкие хлопки — руки гостей были заняты бокалами с вином. Армстронг снова расплылся в улыбке. Таунсенд решил, что речь Саммерса подошла к концу, и повернулся к выходу, но тот добавил:
— К сожалению, сегодня мы в последний раз устраиваем выставку в этом зале. Всем вам, вероятно, известно, что срок нашей аренды истекает в конце декабря. — По залу пронесся вздох, но Саммерс поднял руки. — Не расстраивайтесь, друзья мои. После долгих поисков я, наконец, нашел идеальное место для нашего фонда. Надеюсь, мы все встретимся там на нашей следующей выставке.
— Вот только никому не понятно, почему именно там, — тихо пробормотал кто-то позади Таунсенда.
Таунсенд оглянулся и увидел стройную женщину лет тридцати пяти, с коротко стриженными золотистыми волосами, в белой блузке и цветастой юбке. Небольшая табличка у нее на груди сообщала, что она — мисс Анжела Хамфрис, заместитель директора.
— И было бы замечательно, — продолжал Саммерс, — если бы первую выставку в новом здании открыл следующий председатель «Стар», который великодушно пообещал фонду свою постоянную поддержку.
Армстронг просиял и кивнул.
— Если он в здравом уме, он этого не сделает, — прокомментировала женщина за спиной у Таунсенда. Он сделал шаг назад и оказался рядом с мисс Анжелой Хамфрис. Она потягивала испанское шампанское.
— Благодарю вас, мои дорогие друзья, — завершил свою речь Саммерс. — А теперь, пожалуйста, продолжайте наслаждаться работами наших художников.
Снова раздались аплодисменты, после чего Армстронг сделал шаг вперед и тепло пожал руку директору. Саммерс направился к гостям, представляя Армстронга тем, кого считал важными.
Таунсенд повернулся к Анжеле Хамфрис в тот момент, когда она допила свой бокал. Он быстро схватил со стола бутылку испанского шампанского и налил ей.
— Спасибо, — поблагодарила она и впервые взглянула на него. — Как видите, меня зовут Анжела Хамфрис. А вас?
— Я не местный. — Он немного помешкал. — Приехал в Нью-Йорк по делам.
Анжела отпила из бокала.
— Что за дела?
— Вообще-то я занимаюсь транспортом. В основном самолетами и перевозками. Хотя у меня есть пара угольных шахт.
— Всем этим картинам самое место в угольной шахте, — Анжела махнула свободной рукой в сторону экспозиции.
— Полностью с вами согласен, — кивнул Таунсенд.
— Почему в таком случае вы сюда пришли?
— У меня нет знакомых в Нью-Йорке, и я прочитал о выставке в «Таймс», — ответил он.
— Какое же искусство вам тогда нравится? — поинтересовалась она.
Он не стал называть имена Бойда, Нолана и Уильямса,[36] чьи картины украшали стены его дома в Дарлинг-Пойнт,[37] и назвал ей Боннара, Камуа и Вюйяра — Кейт уже несколько лет коллекционировала их работы.
— Да, они действительно умели писать, — протянула Анжела. — Если они вам нравятся, я могла бы подсказать несколько выставок, на которые стоит потратить вечер.
— Хорошо, когда знаешь, где смотреть, но если ты здесь чужой и в одиночестве…