Четвертое сословие
Шрифт:
Уставившись на дорогу, Любжи смотрел, как фургон поворачивает направо, и едва не выкрикнул: «Мазелтов!», когда увидел туннель в полукилометре от них. Судя по крошечному пятнышку света в конце туннеля, он был длиной не меньше четырех секунд.
Он напряженно застыл, приготовившись к прыжку. Сердце бешено колотилось в груди, и ему казалось, что охранники почувствуют надвигающуюся опасность. Любжи поднял взгляд на двурукого охранника, который неторопливо вытащил из внутреннего кармана сигарету, вставил ее в рот и стал искать спички. Любжи перевел взгляд на туннель — до него оставалось каких-то сто метров. Он знал, как только они окажутся в темноте, у него будет
Пятьдесят метров… сорок… тридцать… двадцать… десять. Любжи глубоко вдохнул, мысленно сказал «раз», потом резко вскочил и обхватил наручниками шею двурукого охранника, выкручивая ее с такой силой, что немец выпал из грузовика и завопил, ударившись о землю.
Выехав из туннеля, грузовик с визгом остановился. Любжи выпрыгнул из машины и помчался по полю. Следом за ним побежали еще несколько заключенных. Он пролетел метров сто, когда над его головой просвистели первые пули. Он хотел пробежать следующие сто метров на той же скорости, но теперь каждые несколько шагов сопровождались градом пуль. Он кидался из стороны в сторону, пытаясь уклониться от пуль, и вдруг услышал крик. Оглянувшись, он увидел, что один из заключенных, который выпрыгнул следом за ним, неподвижно лежит на земле, а второй все еще бежит всего в нескольких метрах позади Любжи. Любжи лишь надеялся, что стреляет однорукий охранник.
Впереди возвышались деревья — до них оставалась какая-то сотня метров. Каждый выстрел пришпоривал его, как стартовый пистолет, заставляя измученное тело преодолевать все новые метры. Раздался еще один крик. На этот раз Любжи не обернулся. Ему оставалось метров пятьдесят, когда он вспомнил, как один заключенный рассказывал ему, что дальность немецкой винтовки триста метров — значит, он всего в шести-семи секундах от безопасности. И в этот момент в его плечо вонзилась пуля. По инерции он сделал еще несколько шагов вперед, но не удержался на ногах и плашмя рухнул на землю. Он пытался ползти, но через пару метров его голова упала в грязь. Он лежал, смирившись со смертью.
Вдруг чьи-то грубые руки схватили его за плечи. Другие руки крепко вцепились в лодыжки. Любжи успел только удивиться, как быстро добрались до него немцы…
Любжи не знал, который был час, когда он проснулся. Стояла кромешная тьма, и он решил, что лежит в своей камере в ожидании казни. Внезапно его пронзила острая боль в плече. Он попытался сесть, опираясь на руки, но не смог даже пошевелиться. Он подвигал пальцами и с удивлением обнаружил, что с него сняли наручники.
Он попробовал позвать кого-нибудь, но из горла вырвался хрип, похожий на стон раненого животного. Он снова попытался сесть и снова потерпел неудачу. А потом зажмурился, не веря своим глазам: перед ним стояла девушка. Она опустилась на колени и протерла его лоб влажной тряпкой. Он пытался говорить с ней на разных языках, но она только качала головой. Когда же она наконец заговорила сама, это был язык, которого он никогда не слышал. Тогда она улыбнулась, ткнула в себя пальцем и просто сказала:
— Мари.
Любжи заснул. Когда он проснулся, в глаза ему светило утреннее солнце. На этот раз ему удалось поднять голову. Вокруг него возвышались деревья. Он повернул голову влево и увидел несколько разноцветных кибиток, доверху нагруженных всевозможными вещами. Рядом лошади щипали траву под деревом. Он посмотрел в другую сторону, и его взгляд остановился на девушке. Только сейчас Любжи понял, как она хороша. Она стояла в нескольких шагах от него и разговаривала с мужчиной, на плече у которого висела винтовка.
Он окликнул их, и оба повернулись к нему. Мужчина быстро подошел к Любжи и, склонившись над ним, заговорил на его родном языке.
— Меня зовут Руди, — представился он.
Он рассказал, что несколько месяцев назад он со своим маленьким отрядом бежали через чешскую границу, но немцы шли за ними по пятам. Им приходилось все время находиться в движении, потому что «высшая раса» считала цыган еще хуже евреев.
Вернулась Мари — которая оказалась сестрой Руди — с чашкой горячей похлебки и ломтем хлеба. Она опустилась рядом с ним на колени и стала медленно кормить его с ложки жидкой кашей, иногда останавливаясь и давая ему кусочек хлеба. Ее брат тем временем рассказывал Любжи, как он к ним попал. Руди услышал выстрелы и побежал к опушке леса, думая, что немцы обнаружили его отряд, но увидел бегущих прямо на него заключенных. Всех их подстрелили, но Любжи оказался почти у самого леса, и его людям удалось его спасти.
Увидев, как они понесли его в лес, немцы не стали их преследовать.
— Наверно, испугались, не знали, с чем могут столкнуться. Хотя, по правде, на девять человек у нас всего две винтовки, один пистолет и куча всякого оружия: от вил до рыбного ножа, — засмеялся Руди. — Думаю, они больше беспокоились, как бы не разбежались остальные заключенные, поэтому и не пошли тебя искать. Но одно было ясно: как только взойдет солнце, они вернутся, причем с подкреплением. Вот почему я дал приказ вытащить пулю из твоего плеча и сразу сниматься с места, забрав тебя с собой.
— Смогу ли я когда-нибудь отблагодарить тебя? — пробормотал Любжи.
Когда Мари закончила его кормить, два цыгана осторожно подняли Любжи и положили на повозку, и маленький караван продолжил свой путь в саму чащу леса. Они шли вперед и вперед, обходя стороной деревни и не пользуясь дорогами, стараясь уйти подальше от места стрельбы. День за днем Мари ухаживала за Любжи, пока он наконец не встал на ноги. Она радовалась тому, как он быстро освоил их язык. Он долго учил одну фразу, которую хотел ей сказать. Когда тем вечером она пришла, чтобы покормить его, он бегло произнес по-цыгански, что она самая красивая женщина, которую ему доводилось видеть. Девушка вспыхнула и убежала и вернулась только к завтраку.
Благодаря неустанной заботе Мари Любжи быстро шел на поправку и вскоре по вечерам уже мог сидеть со своими спасителями у костра. Дни превращались в недели, и костюм снова стал ему впору. Ему даже пришлось расставить ремень на брюках.
Однажды вечером, вернувшись вместе с Руди с охоты, Любжи сказал своему новому другу, что скоро ему придется их оставить.
— Я должен добраться до какого-нибудь порта и как можно дальше уехать от немцев, — пояснял он, когда все сидели у костра и ели кролика. Руди кивнул. Никто не заметил, как глаза Мари наполнились печалью.
Той ночью Мари ждала Любжи в его кибитке. Он забрался внутрь и попытался объяснить ей, что его рана почти затянулась, и теперь он может раздеться без ее помощи. Она улыбнулась и стянула рубашку с его плеча, сняла повязки и прочистила рану. Заглянув в свою холщовую сумку, она нахмурилась, немного помешкала и стала отрывать от подола своего платья тонкие полоски ткани, которыми перевязала его плечо.
Любжи не сводил глаз с длинных смуглых ног Мари. Ее пальцы неторопливо прошлись по его груди и спустились к поясу брюк. Она улыбнулась и начала расстегивать пуговицы. Он положил холодную руку на ее бедро и густо покраснел, когда она подняла платье, показывая, что под ним ничего нет.