Четвертый хранитель
Шрифт:
Варежка крепко привязала конец связанных простынь к оконной раме, вдруг неожиданно широко улыбнулась и весело сказала:
— Наконец-то я вырвусь отсюда! Прощай, дорогая моя единственная подружка, даст Бог, еще свидимся!
И взяв узелок в зубы, решительно выскользнула через окно во тьму и вьюгу…
Князь Андрей писал что-то, поскрипывая гусиным пером. Закончив писать, он потянулся и стал готовить себе постель. Вьюга, бушующая всю ночь, утихла, и серый зимний рассвет брезжил за окном.
Какой-то странный звук заставил князя Андрея выпрямиться и прислушаться.
Казалось, кто-то скребет пальцем снаружи по замерзшему стеклу.
Князь Андрей потушил свечу, взял саблю, бесшумно подошел к окошку и резко распахнул его.
— Это я, — сказала Варежка. — Впусти меня, я очень замерзла. Я пришла к тебе навсегда.
Глава шестая
САВВАТИЕВА ПУСТЫНЬ
Несмотря на суровую зиму и заснеженные дороги, Медведев в сопровождении великокняжеского гонца прибыл в Москву сразу после святок.
Его отвели к Патрикееву, где передали Ларе Орехову, который определил Василия на постой в каких-то войсковых казармах охранного полка в Кремле.
На протяжении всего пути Ларя угрюмо молчал, а прощаясь сказал:
— Жди, я приду, когда вызовут. Надеюсь, мне не придется после этого отдавать тебя под стражу, а то я краем уха слышал, будто ты там у себя натворил чего-то и князя Оболенского чуть не убил. Государь в гневе, а Патрикеев так и вовсе в бешенстве.
И ушел.
На третий день Медведева привели к Патрикееву. Иван Юрьевич был очень суров.
— Если не хочешь завтра же сложить голову на плахе — а у нас, как ты знаешь, это быстро делается, — выкладывай мне правду, как все там у вас было. Потом я отведу тебя к Великому князю и, может быть, мне удастся хоть немного смягчить его гнев, если ты ничего от меня не укроешь.
Медведев, давно приготовившийся к ответам на такие вопросы, коротко, четко и ясно рассказал о происшедшем, не упомянув лишь о том, что князь Верейский оставил ему свою проездную грамоту.
— Та-а-а-к, — протянул Патрикеев. — Гм, гм… Ну, вроде выходит, что ты поступил верно, только ведь вот в чем дело: великий князь никогда не давал Верейскому никакой грамоты. Я знаю это точно, потому что всегда присутствую при подписи всех его грамот. Ты своими глазами видел ее, или только говоришь со слов Верейского?
— Князь, я держал ее в руках, видел подпись и печать государя. Поскольку точно такие же стоят на моей грамоте, я не мог ошибиться.
Патрикеев задумался. Потом вздохнул и встал.
— Ну что ж, пойдем.
Он провел Медведева по Кремлевским коридорам и палатам, оставил его под присмотром стражников возле гридни Великого князя и, тихонько постучавшись в дверь, вошел.
Через четверть часа он вышел и кивнул Медведеву:
— Заходи. Государь ждет. Но если ты хоть в какой-нибудь малости солгал, берегись!
Медведев вошел и низко поклонился.
Великий князь Московский Иван Васильевич стоял спиной к нему и глядел в окно на золоченые купола Архангельского собора.
— Патрикеев передал мне твои слова, но я хочу услышать все из первых уст. Рассказывай.
Медведев слово в слово повторил то, что сказал Патрикееву, снова умолчав о том, что грамота Верейского лежит у него за пазухой.
В продолжение всего его рассказа, великий князь по-прежнему стоял к нему спиной.
И лишь когда Медведев замолчал, он резко повернулся и в своей, уже знакомой Василию, быстрой и жесткой манере начал спрашивать:
— Ты сам видел грамоту?
— Да, государь, — поклонился Медведев.
— Там точно стояла моя подпись?
— Да, государь, — снова поклонился Медведев.
— И моя печать?
— Совершенно верно, государь, — третий раз поклонился Медведев.
— Почему ты сразу поверил? А вдруг это подделка?
— Государь, — сказал Медведев. — Я множество раз видел твои подпись и печать на жалованной мне тобой грамоте, зрительная память меня никогда не подводила. Я совершенно уверен, что это подлинный документ! Впрочем, изволь взглянуть сам — князь Верейский оставил мне грамоту.
Медведев вытащил из-за пазухи и протянул великому князю свернутую трубку желтого пергамента со свисающей красной сургучной печатью.
Подобие улыбки появилось на лице Великого князя, когда он, сощурившись, смотрел на Медведева.
— Ну, ты и хитрец, Василий. Скоро самого Патрикеева переплюнешь. Дай-ка сюда!
Он резко выдернул грамоту из рук Медведева, снова подошел к окну, где было гораздо светлее, развернул грамоту и долго внимательно изучал ее. Потом медленно пошел к своему столу, швырнул на него грамоту и вернулся к Медведеву.
— Что ж, Василий, — Иван Васильевич неожиданно рассмеялся — это действительно мои подпись и печать. Я просто хотел проверить, исправно ли ты несешь свою службу на моих рубежах. На этот раз ты поступил правильно, и я не буду тебя наказывать. — Он дружелюбно похлопал Медведева по плечу. — Молодец, молодец, я помню твои прежние заслуги. Скоро ты мне снова понадобишься. У нас тут завелся еще один сосед, что в польско-литовскую сторону смотрит. Придется наверно свернуть ему голову… Так, чтоб в нашу смотрела. Я пошлю за тобой, когда придет время. Ступай.
Медведев низко поклонился и направился к выходу.
Не иначе, как о князе Тверском речь… Неужели Верейский прав?
Когда Медведев был уже у двери, великий князь остановил его:
— Да кстати, помнится мне, твоя жалованная грамота на землю заповедная и несудимая до моего указу, а вот насчет льготы там написано: «пять лет дани в казну не возить»… В апреле срок истечет, и я боле не могу продлить тебе льготы, ибо казна наша бедна, а расходы огромны. Нас окружают враги да изменники, и мы должны укреплять мощь державы. Впрочем, ты, я слышал, неплохо там обжился… Дом, говорят у тебя большой, две деревни поставил уже, людишки появились какие-то… Так что, думаю, теперь есть тебе чем кормиться — сам проживешь, и казне тем поможешь, — великий князь дружелюбно улыбнулся. — А вообще, ты молодец, Василий. Будешь и дальше верно служить, я тебя еще пожалую.