Четвертый муж – бесплатно!
Шрифт:
– Леня, ну к охраннику ревновать! Фи! Это ж не мой полет. – Она откинула волосы и царственно повернула голову: – Ты сказал жене, что подаешь на развод?
Ирбис стал прятать глаза, морщиться и крутить ручку приемника.
– Ты же обещал, – подняла бровь Марина. – Я не привыкла жить в любовницах. Или я не достойна носить фамилию Ирбис?
Мужчина не знал, куда деться.
– Марьяшечка...
– Леонид, меня зовут Марина, – сухо оборвала его Субботина.
– Ну дорогая, ну птичка моя, ну перестань злиться. Сегодня обязательно скажу. Я и вчера начал уже говорить, но у жены
– У тебя груднички? – насмешливо фыркнула Марина. – Ты боишься, что детки тебя не будут узнавать? Или не одобрят поступок папаши?
– Я не боюсь, но они могут подумать...
– Они могут подумать, что ты полюбил другую, – ледяным тоном прервала его Марина. – Или это неправда? В конце концов, еще неизвестно, как твои дети сами проживут свою жизнь. Ты им и так многое дал. Имеешь полное право пожить для себя. Ну, в конце концов, я не настаиваю. Когда созреешь – позвони.
И она легко выпрыгнула из машины.
– Марьяша! Марина! – крикнул Ирбис, но девушка уже села в свое авто и дала по газам. А вот догнать ее на дороге было делом немыслимым.
– Вот старый идиот! – обиженно сопела Маринка, вцепившись в руль. – Сколько ж мычать можно! Из-за него такое время уходит! Если я и в этот раз опоздаю, я себе этого не прощу! Нет, ты у меня разведешься! На денька два исчезну – фиг найдешь! От ревности загнешься!
Она вдруг остановила машину и стала нажимать кнопки телефона.
– Алло! Кристина? Ты еще на работе? Чего ты там застряла? Какое сегодня число, помнишь? Вот то-то и оно! Ты там совсем со своим этим Филипповым про все забыла! Давай ко мне, я тебя жду... Как не можешь? То есть получается, что мы простили? Ой, да не пой ты мне эти бредни! Я все понимаю – Филиппов попросил задержаться! Ну куда уж там, сиди... Я сама.
И она отключила телефон, после чего уверенно повернула машину на главную дорогу.
Сегодня был на редкость неудачный день. Этот Ирбис никак с женой определиться не может, зато подруженька совершенно точно определилась! Втрескалась в этого Филиппова по самую макушку! И как только можно? Неужели можно так полюбить мужчину, чтобы забыть о таком важном деле, как Бунчикова! Да Маринка никогда ее не забудет! Ну да, она тоже влюблялась... в кого ж это... ну в этого... в артиста, когда еще маленькая была...
На Маринку нахлынули воспоминания, и от этого она еще крепче сцепила зубы и еще сильнее нажала на газ.
Она подъехала к дому своей жертвы, когда уже стемнело. Хотя этот дом всегда находился в тени, и возле подъездов не просыхали лужи. Ждать не было смысла, и Маринка уверенно набрала номер.
– Бунчикова! Ты дома, что ли? Выходи, сегодня твое число, мы тебя бить приехали.
Бунчикова поинтересовалась – нельзя ли отложить экзекуцию, но Маринка была категорична:
– Выходи лучше сейчас, а то завтра будет еще хуже, сама ж знаешь. И без сюрпризов чтобы! В общем, ты ж понимаешь – все как всегда.
Бунчикова понимала и потому сообщила, что выйдет через десять минут.
Марина в нетерпении вышла из машины, размяла руки и... кто-то сильный, невидимый, уверенно обхватил ее сзади, заткнул ей рот какой-то вонючей тряпкой, и Марина медленно стала впадать в забытье.
«Сволочь... – промелькнула туманная мысль. – Завтра эту Бунчикову убью... и Кристинку... тоже...»
Она очнулась в совершенно темном помещении. Утро было или вечер – Маринка разобрать не могла: ни единого лучика, поди разберись! Болела голова, и немного подташнивало.
– Стерва Бунчикова. Выберусь – убью, – неизвестно кому пообещала Маринка и медленно поднялась.
Ощупывая руками холодные стены, она обошла небольшое помещение своей тюрьмы, но даже намека на двери не нашла.
– В яме я, что ли? – рассуждала она. – Блин... А холод-то чего такой собачий?
И правда, было холодно. Пахло сыростью и землей.
– Как могила... нет, скорее подвал. Точно, подвал и есть... Подполье, как в деревнях. Погреб еще называют, – разговаривала Маринка сама с собой. Молчать она боялась. А еще боялась, что вдруг сорвется ее железный настрой, и... И зайдется она диким криком, от которого уже не будет спасения. А там и до схождения с ума недалеко. Она боялась. Она жутко боялась! Но из последних сил держала себя в руках. Характер у девушки был все-таки сильный.
Наверное, наверху тоже никого нет, потому что Маринка говорила громко, но никто к ней не поспешил. Интересно, кому это она перебежала дорогу? За что ее сюда? И кто? Бунчикова? Она, конечно, тварь порядочная, но никогда на это не пойдет. Никогда. Потому что знает – не будет ей ни спасения, ни оправдания. А кто тогда? Может быть, дебильный муженек Бунчиковой? С того станется! И где это Зинка себе такого урода оторвала? Точно, захотел сделать приятное своей ненаглядной Зиночке и – шарах Маринку в погреб! Помирай, погибай, именинница! «Ничего, дайте только выбраться, я вам устрою! Всем!!!»
Но выбраться никто не давал. И бродить вдоль стен уже не было сил. Сесть Марина боялась – ну сядет, и чего? Возле одной из стен девушка обнаружила лестницу, ведущую вверх. Вскарабкавшись по ней, Маринка убедилась, что лестница упирается в непробиваемую плиту. Маринка толкала эту плиту руками, кричала так, что сорвала голос, но на помощь ей не спешила ни одна собака!
Блин! У нее же была с собой сумочка! А там и зажигалка, и телефон! Надо только пошарить по полу, найти эту сумочку, взять телефон и позвонить! И ее тут же спасут! И чего ж это она сразу не вспомнила?... А того и не вспомнила, что сумочку оставила в машине, когда выходила на бой с этой Зинкой! И спасительный телефон в сумочке остался, и зажигалка...
Девушка уснула, когда руки уже окоченели от холода. Потом просыпалась, потом снова засыпала... Сколько времени прошло – Маринка уже не понимала. Наверное, месяц... Нет, за месяц она бы с голоду умерла, а она еще была жива. И есть хочется, и пить... Пить хотелось нестерпимо. Видимо, Маринке была уготована страшная смерть – от обезвоживания. И это было страшнее всего.
Она снова забралась по лестнице, принялась колотить в плиту и кричать. Громко, сколько хватало сил, но наверху было тихо. Маринка тоже притихла и, кажется, снова задремала там, на этих ступенях, – когда вдруг на нее хлынул поток света.