Четвертый поросенок
Шрифт:
— Там пока не закончено разминирование, поэтому обязательно свяжитесь с нашими, если пойдёте.
— Спасибо… — на том конце помолчали. — Найду суку, что его убила… из под земли откопаю…
— Меня зовут Нах-Нах. Я скоро освобожусь — тогда и встретимся, — Федька тоже имеет гордость и никакой вины за собой не чувствует.
— В бою? — вдруг потускнел собеседник.
— В бою.
— Ладно. Встретимся — расскажешь, — совсем другим тоном ответил мужчина.
— Да я не помню ничего, — сознался мальчик. — Меня тогда газовой гранатой достали.
—
Вот такой разговор. Несколько минут ушло на то, чтобы отдышаться после обмена буквально несколькими словами.
Связаться со своими Мелкая не смогла и через шлем.
Хутор, к которому они подъехали, лежал в руинах. Туда и бросилась Мелкая, оставив в машине даже неразлучную свою винтовочку. Поняв, что случилось недоброе, Федька растерялся. Некоторое время он в нерешительности сидел на месте, но потом взял себя в руки и вышел следом. Осмотрел поля, окружённые лесом — не знает он, что на них растёт.
Посреди хутора разверзлась не очень глубокая, но широкая воронка, заполненная чем-то вроде лунного грунта, во всяком случае стеклянные шарики были очень похожи. Будто громадный окурок затушили — все вдавлено в землю до полного превращения в пыль. По краям — только груды битого камня, стоящие короба печей и немногие стен —, глинобитные, покосившиеся.
А дальше — как отрезало, абсолютно целые с виду постройки, только без окон и крыш, хотя стропила почти везде на месте, но на них — ни единого листа покрытия. Странным было это соседство полного уничтожения и практически нетронутости.
Девочку он нашел в одной из полуразрушенных комнат наполовину уцелевшего дома — она стояла неподвижно и беззвучно плакала. Тут и там на полу виднелись бурые пятна. Не найдя, что сказать и не понимая, что делать, дети так и не двигались, пока снаружи не донеслось энергичное тарахтение мотоциклетных двигателей. Настолько энергичное, что, когда Федька выбрался наружу, четыре парня в кожанках уже были рядом и держали в руках стволы.
Нет, прямо на него не направляли, но понятно было: чуть он дёрнется — мигом изрешетят. Впрочем, продолжалось это буквально несколько секунд, потом ребята словно сдулись, заглушили двигатели и скорбно свесили головы.
— Где они? — спросила девочка откуда-то сзади.
— Похоронили рядом с бабушкой, — ответил тот, что старше.
За Федькиной спиной захрустели под ногами обломки, а сам он, повернувшись, последовал за подругой.
Восемь свежих холмиков и один старый в окружении явно посаженных людьми клёнов. Скамейка, столик. Маленькое семейное кладбище. На столбиках разные имена, но одна фамилия.
— Ты не сумлевайся, — сказал один из парней. — Тех, что приходили зачищать, мы на второй день всех положили возле Ночкиных. На вот, выпей за упокой, — он протянул тыквенную фляжку.
Девочку так и оставили плакать на скамейке, а сами отошли, чтобы не мешать.
— Ты кто таков? — спросил у Фёдора старший из парней. Не враждебно, но и без признаков приветливости.
— Воевали вместе. А почему соседи на звонки не отвечали? — вдруг пришло в голову неожиданное воспоминание.
— Из ближних, считай, всех поубивали. Положили ракеты аккурат прямо в дома, когда и по городу вдарили. Живы остались только те, кто поверил предупреждению и ушёл. Но жилья целого на всю округу не осталось. Так а звать-то тебя как?
— Фёдор я, Матвеев, из Ново-Плесецка, — называть глупую задиристую кличку в этой ситуации показалось неправильным.
— Это Нах-Нах, сговоренный мой, — Мелкая появилась неожиданно и бесшумно, словно тень. — Спасибо, мужики. Старосте передайте, что, если кто урожай уберёт, то я возражать не стану и ничего за это не потребую. А сама в Плёткино подамся.
— К беспортошным, что-ли? — недоуменно поднял бровь старший из мотоциклистов. — Батюшка твой не одобрил бы, — добавил он укоризненно.
— Пока жив был, да в силе, да с сынами — мог и не одобрить, — возразил владелец фляжки. — А как сейчас сложилось, думаю, он только рад такому решению. Верно ты рассудила, не сумлевайся. А урожай я соберу и, за что продам, так половину тебе переведу. Ты уж наши традиции не ломай, — посмотрел он со смешинкой в одном глазу.
Пока местные обсуждали одним им известные проблемы и перечисляли погибших соседей, Федька выяснял в сети, что это за место такое, Плёткино.
Ехали степью. Вела машину Мелкая — Федька нарочно научил её этому нехитрому делу, чтобы отвлечь от тяжких дум. Сам же он продолжал разбираться в том, почему это подруга сделала такой непонятный ему — чужаку — выбор. Местные-то сразу всё поняли. Нет, спросить он тоже спросит, но сначала узнает хоть что-нибудь самостоятельно.
Поисковик работал неважно — видимо сеть ещё «не пришла в себя» после трёхсуточной отключки. Или часть серверов не успела полностью войти в строй. Помогла интерактивная карта — разделы, касающиеся географии функционировали быстро и надёжно. Так вот — Плёткино оказалась школой-интернатом, работающей по колониальной программе восьмилетнего образования.
Разумеется, не забыл он и отцу позвонить, сообщить о том, что на обратном пути сделает крюк. Это просто-напросто было принято к сведению. Похоже, папа умышленно ведёт себя с ним, как с ответственным человеком и всячески потакает контактам с аборигенами. Опять вспомнилась встреча с Ёжиком буквально в момент прилёта сюда, на Прерию.
Двести с небольшим километров покрыли всего за четыре часа — грунтовка через степь была ровной, прямой и не особенно пылила. Потом полчаса по извилистым лесным дорожкам через два неглубоких брода и — они на месте среди как попало рассыпанных домов всех возможных размеров и стилей. Мелкая уверенно подрулила к трёхэтажному кирпичному строению с вывеской «Дирекция». Поскольку спешить домой Феде ни капельки не хотелось, он предложил девочке вещи пока оставить в машине, а самой узнать, что тут и как. А он проводит. Интересно было глянуть, что это за такая за колониальная школа.