Четвертый позвонок, или мошенник поневоле (с иллюстрациями)
Шрифт:
— Да, так оно действительно и было. Но доктор установил, что собака съела…
— Что ее накормили!
— Что собаку накормили крысиным ядом. И это был конец Фидо. Мы очень горевали.
— Я горевала больше, — подчеркнула жена.
— Джерри искренне посочувствовал их горю и сделал новую попытку откланяться. Он восхищался великой кротостью ветерана и высокоразвитой способностью его жены разрубать фразу, как морковку. Супружеская чета проводила Джерри до дверей, где его снова задержали.
— Только я надеюсь, мистер Финн, вы не англичанин? — спросила миссис
— Нет, я не…
— Это хорошо. Я терпеть не могу англичан, и Джон тоже не слишком их любит.
— Вовсе не выношу, — подтвердил муж.
— Вы ведь не француз, мистер Финн?
— Нет, нет…
— Это еще лучше. Я ненавижу французов. И Джон точно также.
— Да, конечно, — согласился кроткий муж.
Джерри сделал было еще шаг-другой, но чета следовала за ним.
— Простите, мистер Финн, но только вы ведь не немец и не русский? — спросила миссис Конелли с опаской.
— Нет. Я гражданин вселенной.
— О, это еще лучше. Я совершенно не перевариваю ни русских, ни немцев. И Джон их не слишком переваривает.
— Это правда, — поддержал мистер Конелли, — нисколечко не перевариваю. Америка была бы гораздо счастливее, если бы здесь жили одни ирландцы.
— Да, видите ли, мистер Финн, я ирландка, а Джон — стопроцентный американец.
— Прошу прощения, — вежливо сказал Джерри, — но меня ждет жена. Вы были исключительно добры.
— Все ирландцы очень добры, — ответила миссис Конелли. — И если вам снова понадобится кресло-коляска, так вы приходите и берите. Джон пользуется им только по вечерам…
Джерри поспешил к своей больной, думая о том, что люди изредка бывают гуманными существами. Джоан уже проснулась и снова выглядела вполне здоровой.
— Где ты был? — осведомилась она настороженно.
— Отвез коляску хозяевам.
Джоан приняла сидячее положение и задала следующий вопрос:
— Джерри, теперь я желаю знать, для чего ты утаил от меня десять долларов? Пожалуйста, сейчас же давай их сюда!
— Теперь у меня уже только девять.
— Девять!
— Да. Один доллар я уплатил мистеру Конелли за прокат коляски.
— Это совершенно напрасно. Ты бы мог сказать, что заплатишь как-нибудь в другой раз. Положи те, оставшиеся девять долларов в мою сумочку, а потом сядь со мною рядом.
Джерри выполнил приказание. Из него уже начал постепенно вырабатываться кроткий Фидо семейства Финнов, который мог есть из рук и лежать, распластавшись на полу у ног хозяйки.
— Ты чувствуешь себя лучше? — спросил он.
— Да, лучше, но спина снова начинает болеть, как только я пытаюсь ходить. Поцелуй меня.
Это было как раз то, чего Джерри не надо было воровать. Он уже приобрел в этой области известный опыт, за который ему следовало быть благодарным своей учительнице. Джоан обладала несомненными педагогическими способностями, с которыми она удачно сочетала современную технику. С какой ловкостью во время поцелуя ее маленькая ручка скользнула во внутренний карман его пиджака, извлекая оттуда страховой полис!
— Я спрячу это у себя, — сказала она затем совершенно спокойно. — Ты можешь потерять документы. Джерри, ты меня любишь?
— Отдай страховые бумаги мне! — заявил Джерри твердо. — Я хочу отказаться от страховки. Она идиотски велика. Мне такая страховка не нужна.
— Ты думаешь только о себе. Ты жесток.
По лицу Джерри забегали мрачные тени. Он устремил требовательный взгляд прямо в зеленоватые глаза Джоан и сказал решительно:
— Джоан, мне не до шуток. Если ты не отдашь мне бумаги, я сам возьму их.
— Тогда я закричу.
Джерри не стал дожидаться. Правой рукой он стиснул запястье Джоан, а левой ладонью закрыл ее рот. Документ выпал из руки любящей жены, которая и ахнуть не успела, и вновь укрылся в кармане мужа. Для верности Джерри включил радио, создавшее громогласный музыкальный фон для семейной драмы. Джоан и не пыталась перекричать радио, а бросилась на кровать и выразила свое чувство слезами. Но гидравлическая сила слез на этот раз нисколько не подействовала на мужа. Он был хладнокровен, точно химик, видящий в слезах лишь воду с известной примесью хлористого натрия, называемого в просторечии поваренной солью.
Джерри Финн не был садистом, хотя и повидал десятки кинофильмов, ведущей темой которых был прелестный садизм. Нет, он ненавидел садизм! Однако он тем не менее относился равнодушно к рыданиям Джоан и к раствору поваренной соли, который струился по лицу женщины, попадая в ямочки на щеках и на подбородке… Конечно, эта холодность имела свою причину: ведь они были женаты. Джерри теперь ясно увидел печальную истину: они должны разойтись. Сурово и решительно стал он укладывать свои вещи в небольшой чемодан, в то время как рыдания его жены стремились заглушить вой радио.
Гражданин вселенной никогда не вбивает колышки своей палатки слишком крепко, поскольку нигде, ни на каком градусе широты у него нет ни дома, ни родины. Джерри был готов к отъезду, готов сказать своей жене последнее «прости» и дать своей больной последние врачебные указания. Он вынес чемодан в прихожую, убавил громкость радио и подошел к постели Джоан как муж и хиропрактик.
— Тебе нужно дня два полежать и ставить на больные места согревающий компресс, — начал он спокойно. — Затем приобрести себе небольшой плотный шар — лучше всего теннисный мяч. Три раза в день будешь проделывать следующую процедуру: лечь навзничь на пол, чуть выгнув спину, подложить под поясничные позвонки мяч, затем опираясь на него всей тяжестью, двигаться таким образом, чтобы мяч коснулся поочередно каждого позвонка…
Джоан слушала очень внимательно, но не Джерри, а радио. Наконец она воскликнула:
— Джерри! Тише! Это поет Бинг Кросби, разве ты не слышишь?
Джерри начал отступать к выходу. Бинг Кросби пел последнюю музыкальную новинку: «Любовь моя горит в ночи Арабистана…» Джерри вспомнил, что арабские женщины не имели права видеть своего супруга до свадьбы. В Америке наоборот: женщины очень редко видят своих мужей после свадьбы.
Бинг закончил песню и предусмотрительно уступил место диктору для рекламы лучших в мире телевизоров. Джерри услышал зачарованный голос Джоан: