Четвертый протокол
Шрифт:
Генерал Петр Сергеевич Марченко был в штатском, но его выдавала армейская выправка. Филби знал, что Марченко входит в руководство ГРУ – советской военной разведки. Он был экспертом по методам подрывной деятельности. Полжизни он отдал изучению работы полиции и сил безопасности стран Западной Европы.
Третьим был Иосиф Викторович Рогов, академик, физик. Это был выдающийся шахматный гроссмейстер и один из немногих близких друзей Генерального секретаря. Тот не раз обращался к нему, когда надо было продумать возможные ходы в какой-нибудь операции.
После того,
Его ввезли в кресле-каталке.
– Садитесь, пожалуйста, – предложил Генеральный секретарь.
Филби был удивлен тому, насколько изменился этот человек. Ему было 75 лет, его лицо и кисти рук покрылись темными пятнами, характерными для глубоких стариков. Операция на сердце в 1985 году была удачной, кардиостимулятор работал отлично, но все равно он выглядел очень слабым.
Седые волосы, такие густые и блестящие на первомайских портретах, делающие его похожим на любимого семейного врача, сильно поредели. Под глазами темнели круги. Примерно в полутора километрах отсюда по Кутузовскому проспекту есть участок, обнесенный двухметровым забором. Здесь, в старой Кунцевской лечебнице, оборудована спецбольница для членов Центрального Комитета.
На территории больницы стоит старая дача Сталина, где тиран провел большую часть жизни и где он умер. Эта дача превращена в отделение интенсивной терапии для одного единственного человека. Этот человек сидел сейчас в инвалидной коляске и внимательно разглядывал присутствующих.
На Кунцевской даче постоянно дежурили шесть лучших врачей. Каждую неделю к ним приезжал Генеральный секретарь. Но как бы то ни было, жизнь едва теплилась в нем, но мозг еще работал.
Генеральный секретарь смотрел на гостей холодным взглядом из-под очков в золотой оправе. Он редко и медленно, как хищная птица, моргал.
Он не стал терять времени на вступление.
– Вы, товарищи, познакомились с докладом нашего друга полковника Филби.
Это не было вопросом, но все кивнули в подтверждение.
– Тогда вас не удивит то, что я считаю обеспечение побед британской лейбористской партии, а точнее ее ультралевого крыла, делом первостепенной важности для СССР. Я хочу, чтобы вы вошли в мой личный комитет советников для разработки методов обеспечения лейбористам победы на выборах. Это конфиденциальный разговор. Никаких документов. Любые письменные заметки подлежат уничтожению. Встречаться будем в домашней обстановке. Вы не должны появляться нигде вместе. Ни с кем нельзя консультироваться. Докладывать вы будете лично мне по телефону или через майора Павлова. Свои предложения будете вносить на общем совещании.
Филби понял, что советский лидер чрезвычайно озабочен скрытностью планов. Он мог бы созвать это совещание в своем кабинете в здании Центрального Комитета, где со времен Сталина работали все советские лидеры. Но другие члены Политбюро могли увидеть и даже кое-что услышать о встрече. Генеральный секретарь хотел создать личный комитет, о существовании которого никто не должен даже догадываться.
Одно обстоятельство было странным. Кроме Филби, а он был в отставке, на совещании не было никого из КГБ, хотя Первое Главное управление располагает значительной информацией, касающейся Великобритании, а также экспертами. По каким-то своим причинам Генсек решил обойти ведомство, которое когда-то возглавлял.
– Есть вопросы?
Филби поднял руку. Генеральный секретарь кивнул.
– Товарищ Генеральный секретарь, раньше я ездил на своей собственной «Волге». Но после инсульта в прошлом году врачи запретили мне это делать. Теперь машину водит моя жена. Но в данном случае для конспирации…
– Вам будет выделен шофер КГБ, – мягко прервал Генеральный секретарь.
У остальных присутствующих шоферы были. Вопросов не было.
Генеральный секретарь кивнул, и его увезли в кресле через те же двери. Четверо советников встали и направились к выходу.
Через два дня на даче академика состоялась встреча комитета «Альбион».
Престону удалось кое-что выяснить. Пока шло первое заседание комитета «Парагон», он сидел в архиве министерства обороны.
– Берти, – попросил он Кэпстика, – для работников архива я просто «новая метла», к тому же дотошная. Скажи им, что я выслуживаюсь перед начальством, пусть они ни о чем не беспокоятся, это простая проверка.
Кэпстик достойно выполнил просьбу, рассказывая всем, что новый куратор С-1 ходит по всем министерствам, демонстрируя всем какой он деловой. Служащие архива помогали ему с плохо скрываемым раздражением. Престон получил доступ к папкам о входящей и исходящей документации, а это значит – к датам.
Уже начальный этап проверки позволил ему продвинуть расследование. Все документы, кроме одного, имелись в министерстве иностранных дел и в канцелярии кабинета, поскольку касались союзников Британии по НАТО и ответных мер НАТО на советские инициативы. Но один документ никогда не покидал стен министерства обороны. Заместитель министра сэр Перегрин Джонс недавно вернулся с переговоров в Пентагоне. Там обсуждался вопрос о совместном патрулировании английских и американских ядерных подводных лодок в Средиземном море, центральной и южной части Атлантического и Индийского океанов. Он подготовил доклад о совещании и разослал его нескольким высокопоставленным чиновникам своего министерства. То, что этот документ оказался в числе украденных бумаг, доказывало: утечка информации произошла из министерства.
Престон приступил к анализу распределения секретных документов по срокам. Он установил, что даты украденных документов охватывают срок в четыре недели. Он установил, что через каждого руководителя ведомства прошли не только эти, но и другие документы. Значит, вор был избирательным.
К концу второго дня работы Престон выделил двадцать четыре человека, которые имели доступ ко всем десяти документам. Затем он проверил, кто из них за это время отсутствовал на работе, ездил за границу, болел. Из списка исключил тех, кто по разным причинам не имел доступа ко всем десяти документам в этот период.