Четыре мушкетёра (сборник)
Шрифт:
А в это время вызванный Ришельенко молодцеватый капитан, тот высокий и смуглый незнакомец, который так ловко отделался когда-то от Вартаняна, уже открывал перед Ришельенко дело № 186.
— Вот заявление от гражданки Гуцайло Н. С. о том, что у неё пропали подвески, наследство её бабушки, бывшей французской подданной. А вот объяснительная записка сына Гуцайло Н. С., спивающегося техника-технолога института слабых токов. Кому продал техник-технолог подвески, он вспомнить не мог, но деньги ещё не все потратил — четыре тысячи рассовал по разным углам квартиры. По-видимому, около тысячи уже потрачено,
Проверены все комиссионные магазины, — продолжал капитан тихо, чтобы не слышал профессор. — В небезызвестном магазине, которым руководит наш старый знакомый Король, некоторое время назад было принято «украшение для женщин из драгоценных камней». Сдатчик вещи — Филонов, по адресу не проживающий и пребывающий неизвестно где. Украшение продано на другой день неизвестному лицу. Вспомнить это лицо никому не удалось. Да и не особенно настаивали, так как боялись спугнуть участников дела. А пятнадцать минут назад взяли какого-то Жору без документов у сквера двое сотрудников, уехавших на квартиру к профессору.
— Интересно, — сказал Ришельенко и знаком попросил привести Жору. — Уважаемый профессор, — обратился он к Бонасееву, — вы хорошо знаете Жору?
— Вот как вас, — ответил Бонасеев тут же.
— Значит, не очень, — то ли пошутил, то ли всерьёз сказал Ришельенко.
— Я имел в виду — видел, как вас. Они с Анной
Леопольдовной однажды заходили. Закрылись в комнате и какие-то свои дела обделывали.
— Ах вот как, — помрачнел Ришельенко. — Стало быть, узнаете его, если увидите? Ну что ж, сейчас одного гражданина приведут, поглядите. Если Жора, поздоровайтесь.
Двое милиционеров ввели гражданина. Это был крепкий парень лет тридцати, в кожаной куртке. Профессор и не думал здороваться.
— Вот, товарищ майор, — отрапортовали милиционеры.
— Вижу, что вот. Идите, товарищ, — сказал Ришельенко кожанке. — Извините, иногда приходится беспокоить и честных людей. Кстати, как вас зовут?
— Жора меня зовут.
— Это интересно, — сказал майор.
— Ну, мы и говорим: у сквера — сходится раз, Жора — два, со свёртком — три, — вмешался один милиционер.
— И ждёт кого-то, — добавил второй.
— А кого ждали? — спросил майор, — Извините, конечно, если не секрет.
— А чего секрет — жену ждал. В баню собрались.
— Ну, видите, — возмутился милиционер, — опять заливать начинает.
— А чего такого, у нас воды уже месяц нет. Вот мочалка в свёртке.
— Товарищ профессор, вам этот товарищ незнаком?
— Впервые вижу.
— Ещё раз извините нас, — сказал Ришельенко и обратился к милиционеру: — Отвезите товарища назад на сквер и поставьте на место.
— Слушаюсь, товарищ майор.
— Жена, понимаешь, там стоит, беспокоится, товарищ майор. Пусть они теперь нас до бани довезут.
— Может, и помыть заодно? — спросил милиционер, но, поймав взгляд майора, обещающий отсутствие премии,
Следом вышли второй милиционер и Жора.
— Товарищ майор, — позвонив куда-то по телефону, обратился капитан к Ришельенко, — есть сведения, что они встречались и, возможно, что она передала ему вещь.
— За ним следят?
— Нет, их не видели. Есть только сведения о встрече. И предположение.
— Ну, теперь этого голубчика ищи-свищи. Ну что ж, знаем мы немало. Во-первых, Жора, во-вторых, красавчик. Займитесь им, капитан. И телефонируйте Миле. На всякий случай надо заблокировать выходы из страны. Одесса, Ленинград, Чоп, Брест, Шереметьево. А там-то не уйдёт. Особенно из Одессы. Она всегда была неравнодушна к южанам. Вот, пожалуй, и всё. А магазином я займусь сам.
В это время Бонасеев наконец одолел свой лист. Ришельенко глянул на него и положил в стол. Он, Ришельенко, обладал фотографической памятью, то есть ему достаточно было глянуть на лист, и он видел его весь и ещё целый день помнил всё, что на нём было написано. Иногда, когда он лежал с бессонницей, вдруг всплывал в его памяти какой-нибудь абзац, прочитанный лет десять назад, и никак не укладывался на свою полочку памяти. Ну что ж, за всё уникальное в себе приходится расплачиваться бессонницей.
Ришельенко пожал Бонасееву руку, попросил его звонить каждый день.
— Это в ваших интересах. Вы даже не представляете, как вы нам помогли, — сказал он на прощание.
На что Бонасеев со свойственной ему логикой ответил:
— А теперь вы мне помогите.
— Обязательно поможем, — сказал Ришельенко и подмигнул Бонасееву.
Он не стал напоминать профессору, что когда-то учился у него в заочном юридическом институте.
На следующий день Ришельенко отправился к Королю в магазин. Одет он был в штатское, машину оставил за два квартала, поэтому в магазине его просто не замечали: ну, пришёл какой-то, пусть походит. Если покупатель — подойдёт, намекнёт. И он подошёл к одному из продавцов и спросил, где можно увидеть директора.
— Он обедает, — не моргнув глазом ответил продавец, хотя было одиннадцать часов четырнадцать минут.
— Хорошо, я подожду, — смиренно сказал Ришельенко, что тут же вызвало подозрение продавца, и он начал шептаться с другим продавцом, делая это по возможности незаметно.
Конечно, Ришельенко прекрасно знал, где расположен кабинет Короля, и знал также то, что любой директор или администратор любого подобного заведения — будь то магазин или ресторан — всегда, когда бы о нём ни спросили — ранним утром или поздним вечером, — обязательно обедает. И конечно, он мог бы пойти прямо к Королю. Но он хотел походить по залу, посмотреть обстановку.
Он ходил уже минут пятнадцать, когда тот самый продавец, которого он не сумел озадачить вопросом, вернулся за прилавок, подозвал его, сказал, что директор пообедал, и начал долго и нудно объяснять, где находится кабинет Короля, хотя идти до кабинета было десять шагов.
Ришельенко выслушал всё с большим вниманием, что было следствием его профессиональной выдержки, потому что ни один нормальный человек не сумел бы дослушать до конца такую околесицу, не заподозрив, что объясняющий принимает его за полного идиота.