Четыре сезона
Шрифт:
Культура Palachinken предлагает обступающему ее с севера, юга, запада и востока миру безупречный мещанский стиль и общую точку отсчета. Не зря именно на территории Австро-Венгрии, в нынешней Словакии, ученые вычислили центр Европы, от которого и следует определять стороны света и прочерчивать вектор путешествий. Место жительства и зона профессиональных интересов определили и мою дорожную практику. Вышло так, что ее контурная карта осталась без настоящего севера, а в качестве точки отсчета я получил строгий европейский центр, Прагу. Вообще, если бы только могли, центральноевропейцы наверняка переименовали бы Средиземное море в Южноземное, восстановив заодно с исторической справедливостью и географический баланс. В самом деле, недоумевают в центре, если немцы,
Palachinken — благородные родственники варварски набитых фаршем или курагой уродцев-полуфабрикатов, что мерзнут в холодильниках супермаркетов. Palachinken — флажки австро-венгерской империи, через столетие после исчезновения державы очерчивающие гастрономическую зону влияния монархии Габсбургов, дотягивающуюся и до Берлина. Они — константа центральноевропейской истории. В венском кафе «Централь» такие Palachinken заказывал Лев Троцкий, на дунайской набережной Пешта ими лакомился Ференц Лист, а в пражской «Славии» над тарелкой с такими горячими кружевами уныло сиживал Франц Кафка. Глядя на белый порох сладкой пудры, на приторные разливы шоколадных рек, невозможно представить себе, что это ведь о блинах народ сложил пусть и верные, но, увы, напрочь лишенные элегантности пословицы и поговорки типа «блин не клин, брюха не расколет» или «блин животу не порча».
Но мы-то знаем: блин достоин уважения. Непонятый, он превращается в дежурную закуску для случайной компании в безымянной пищеточке на углу у вокзала.
ЗИМА. ЦЕНТР
Маленькая ночная музыка
Никто не знает, когда и почему Вольфганг Амадей Моцарт написал свое самое знаменитое и самое популярное произведение. Музыковеды гадают: это случилось предположительно в Вене, менее вероятно — в Праге, скорее всего в 1787 или 1788 году, в пору работы над «Дон Жуаном». Что послужило поводом для вдохновения — и это неизвестно. Может, Моцарт просто раз поутру проснулся в хорошем настроении, чтобы к ночи сотворить шедевр.
Серенада К.525 «Eine Kleine Nachtmusik», «Маленькая ночная музыка», состояла из пяти частей, одна из которых, увы, утеряна безвозвратно. К счастью, не утеряны остальные, и первые такты этой блистательной вещицы, Allegro — пам, пам-пам, па-ра-ра-рам-пам-пам! — и сейчас, двести с лишним лет спустя, уверенно насвистит любой продвинутый школьник. Allegro, Romanze, Menuetto, Rondo — автор снисходительно назвал такую музыку «маленькой». Какая же тогда большая? Так вот в чем, наверное, упрек Антонио Сальери: «Ты, Моцарт, недостоин сам себя…»
Три города связал со своей судьбой великий композитор. Моцарт родился и вырос в Зальцбурге, но всегда стремился в Вену, где и провел лучшие годы, но где, увы, не оценили по достоинству его талант. Как ни странно, крепче всего любили и лучше всего понимали Моцарта в тогдашней провинции, в Праге. Историки находят этому простое объяснение: в Богемии Моцарту легче дышалось. Прагу не сковывал дворцовый церемониал, поэтому художнику здесь позволялась большая творческая свобода и вольные отступления от канонов искусства.
Характер композитора определяет его музыка, нрав города определяет его архитектура. Помпезный венский дворец Хофбург, суровый зальцбургский замок Хохензальцбург на холме Мехенсберг или все-таки Пражский Град и изящное барокко пражских кварталов? Где город Моцарта?
Талант — штука капризная, восприимчивая к посторонним воздействиям. Быть может, Моцарт в предчувствии близкой кончины не написал бы столь впечатляюще мрачный «Реквием», не проведи он юность при суровом дворе князя-архиепископа Сигизмунда Кристофа фон Шраттенбаха (одно имя чего стоит, если еще соединить с лязгом Хохензальцбурга и Мехенсберга!). Роскошь столицы Габсбургов наверняка прибавила парадного блеска «Коронационной мессе» и мощи симфонии «Юпитер», а «Масонская траурная музыка» и «Волшебная флейта» не дышали бы тайнами вольных каменщиков, не вступи Моцарт в ложу «Новая венценосная надежда». А вот это, «скрипка и немножко нервно», оказывается, и про Моцарта, и про чешскую столицу удачно сказано. Совсем не случайно именно в романтической Праге переживавший душевный подъем композитор заканчивал оперу «Дон Жуан», по заслугам определяя наказание севильскому обольстителю.
Так где же город Моцарта? Скажу так: Menuetto Моцарта — это Зальцбург, его Rondo — Вена, а Прага — его Romanze. Поэтому каждый из трех великолепных городов в рождественскую ночь имеет полное право с пылом и гордостью слушать маленькую музыку Вольфганга Амадея.
Сижу в кафе «Моцарт» на площади Моцарта и смотрю, как снежные хлопья планируют с небес на бронзовые плечи памятника Моцарту, у памятника разинули рты японские туристы — они прячутся от непогоды под зонтами, разрисованными нотами увертюры к «Женитьбе Фигаро». Экскурсовод машет флажком с красным солнышком за угол: там — дом 9 на улице Гетрейдегассе, где родился Моцарт. А за другим углом — дом на Макартплатц, где Моцарт жил. А в двух кварталах от площади — концертный зал Моцартеум, где каждый год в конце января, к очередному дню рождения маэстро, с помпой открывается фестиваль «Неделя Моцарта».
Рюмку сладкого ликера «Моцартино» я закусываю конфеткой «Моцарткугельн». Официант словоохотлив: историческую конфету зальцбургский кондитер удачно придумал еще сто с лишним лет назад. А всего-то науки: обмакнуть насаженный на палочку шарик марципана в ореховый крем и шоколад! Компания «Мирабель Эхте Зальцбургер Моцарткугельн» выгодно производит миллионы бордово-золотых шоколадных шариков, один «кугельн» стоит пол-евро и продается в Зальцбурге повсюду и вроссыпь, как семечки на колхозном рынке.
Зальцбург сегодня — это и есть Моцарт, и странно даже, что название город получил от расположенных рядом соляных шахт. Диву даешься, с какой изобретательностью горожане эксплуатируют имя и дело славного земляка. Amadeus — и лозунг в газете, и обложка рекламного проспекта, и гипсовый бюст в витрине, и виньетка на парадном подъезде, и музыкальная фраза из репродуктора на площади. Магазин «Мир Моцарта» — два этажа сувениров. Спортивные костюмы и махровые купальные халаты, на спинах которых маленький Моцарт на скрипке играет; керамические ночные горшки и хрустальные бра, парики и кафтаны «под Моцарта»; штопоры и зажигалки; фарфоровые безделушки в стиле «бидермайер» и мраморные статуэтки в стиле «модерн», юный музыкант чарует наивную пастушку. Вольфганг-копилка. Амадей — латунная медаль. Моцарт — коробка ванильного печенья. Можно просунуть голову в прорезь размалеванной под эпоху Просвещения фанерной фигуры, и не отличишь себя от знаменитого композитора.
О, Зальцбург понимает, как ему повезло: ведь моцарты не рождаются повсюду. Этот город прославился не двенадцатью веками своей истории, а одним ее мигом, тем самым мгновением, в которое гений явился свету. В знак благодарности Зальцбург как умеет, расчетливо и с большой для себя пользой, любит Моцарта. А вот Моцарт родной город не любил, в письмах к друзьям часто жаловался на тоску, царившую в этой чопорной провинции. Именно тут четырехлетний чудо-ребенок заиграл на клавесине, как раз здесь он пяти лет от роду принялся сочинять музыку, а в восемь написал первую симфонию. Но местной публике, превыше всего ставившей благовоспитанность и традицию, была непонятна нежность «Волшебной флейты». Повзрослевший Моцарт служил концертмейстером и органистом при дворе князя-архиепископа с железным именем, но из этой духовной обители неизменно уезжал, стоило только появиться деньгам или возможностям: то на гастроли в Париж и Лондон, то на учебу в Рим и Болонью, наконец и навсегда — в столь же чопорную, но зато столичную Вену. И, сколь бы паточным ни был вкус ликера «Моцартино», горькой судьбы не обмануть: время в Зальцбурге остановилось в тот день, когда город покинул Моцарт.