Четыре сезона
Шрифт:
– Achtung!
Он встал по стойке «смирно», и на мгновение Тодду стало страшно, действительно страшно. Он почувствовал себя… нет, не искусным чернокнижником, а скорее неопытным учеником, сумевшим вдохнуть жизнь в обыкновенную метлу, но не знающим, как теперь ее укротить. Исчез старик, влачивший жалкое существование. Воскрес Курт Дюссандер.
Но тут же секундный страх сменило ощущение собственного могущества.
– Кругом!
И словно не было принято изрядной дозы виски, и словно не было четырех месяцев унижений – Дюссандер четко выполнил команду. Он услышал,
– Кругом!
На этот раз он сплоховал, потеряв равновесие. В иные времена он бы с ходу получил поддых костяшкой стека… плюс десяток нарядов вне очереди. Он мысленно улыбнулся. Мальчишка, видать, не знает всех тонкостей. Слава богу.
– А теперь… шагом марш! – Глаза у Тодда горели.
Неожиданно Дюссандер весь как-то обмяк.
– Не надо, – попросил он. – Ну пожа…
– Марш! Я сказал – марш!
Слово так и застряло у Дюссандера в горле. Он начал печатать гусиный шаг по вытертому линолеуму. Ему пришлось сделать поворот, чтобы не налететь на стол, и еще один, чтобы не врезаться в стену. Его лицо, слегка приподнятое, было бесстрастный. Руки сами делали отмашку. От его тяжелого шага в шкафчике над мойкой позванивал дешевый фарфор.
Тодд вновь подумал об ожившей метле, и в нем шевельнулся прежний страх. Вдруг он понял: ему бы не хотелось, чтобы Дюссандер получал удовольствие от этого спектакля, а хотелось совсем другого… может быть, кто знает, ему хотелось выставить Дюссандера в смешном виде даже больше, чем вернуть старику его истинный облик. Но, удивительное дело, ни преклонный возраст, ни эта нищенская обстановка ничуть не делали его смешным. Он сделался страшным. И то, что Тодд до сих пор видел на картинках, впервые приобрело вполне зримые очертания, это уже была не какая-нибудь там сценка в фильме ужасов, но самая что ни на есть будничная реальность – ошеломительная, непостижимая, зловещая. Ему даже почудился одуряющий запах гниения.
Его охватил ужас. «Стой!» – выкрикнул он.
Дюссандер с бессмысленным, отсутствующим взглядом продолжал печатать шаг. Подбородок еще больше, почти с вызовом вздернулся, дряблая кожа на шее натянулась. Хрящеватый тонкий нос, казалось, сам по себе устремлялся вперед.
Тодда прошиб пот.
– Halt! – закричал он вне себя.
Дюссандер остановился и с резким щелчком приставил левую ногу. Какие-то мгновения лицо его оставалось бесстрастным, лицо робота, но вот на нем изобразилось смущение, затем обреченность. Он сразу сник.
Тодд с облегчением перевел дыхание. Он был зол на самого себя. КТО, СПРАШИВАЕТСЯ, ЗДЕСЬ ГЛАВНЫЙ?! К нему уже возвращалась прежняя уверенность. Я ЗДЕСЬ ГЛАВНЫЙ! ОН У МЕНЯ ПО СТРУНКЕ БУДЕТ ХОДИТЬ.
Тодд улыбнулся.
– Неплохо для начала. Но если потренироваться, у вас еще лучше получится.
Дюссандер молчал, опустив голову и тяжело дыша.
– Можете снять форму, – великодушно разрешил Тодд. В эту минуту он совсем не был уверен в том, что еще когда-нибудь попросит Дюссандера снова надеть ее.
Январь 1975 Сразу после конца уроков Тодд выскользнул из школы, сел на велосипед и покатил в городской парк. Найдя пустую скамейку, он вытащил из кармана табель с оценками за четверть. Он огляделся, нет ли поблизости знакомых лиц, но увидел лишь двух школьников возле пруда да еще каких-то отвратных типов, которые поочередно прикладывались к чему-то спрятанному и бумажный пакет. Алкаши чертовы, подумал он. Но не алкаши были главной причиной его раздражения. Он развернул листок.
Английский – 3. История – 3. Природоведение – 2. Обществоведение – 4. Французский – 1. Алгебра – 1.
Он не верил своим глазам. Он был готов к неутешительным итогам, но чтобы такое…
А МОЖЕТ, ОНО И К ЛУЧШЕМУ. МОЖЕТ, ТЫ НАРОЧНО ВСЕ ЗАПУСТИЛ, ЧТОБЫ ПОСКОРЕЙ ПОКОНЧИТЬ С ЭТИМ. ПОКА НЕ СЛУЧИЛОСЬ НЕПОПРАВИМОЕ.
Он прогнал эти мысли. Ничего не может случиться. Дюссандер у него вот где. Не пикнет. Старик думает, что Тодд кому-то из своих друзей отдал на сохранение письмо, только не знает, кому именно. Если с Тоддом, не дай бог, что произойдет, письмо окажется в полиции. В былые времена это бы Дюссандера, вполне возможно, не остановило, но сейчас он не то что быстро бегать, а и соображать быстро не способен.
– Он у меня вот где! – прошипел Тодд и вдруг со всей силы саданул себя по ляжке. Ну, псих… опять разговариваешь сам с собой.
Все началось месяца полтора назад, и он никак не мог избавиться от этой дурацкой манеры. Уже несколько раз на него поглядывали как-то странно. В том числе учителя. А этот сморчок Верни Эверсон так прямо и ляпнул: «Ну, ты совсем ку-ку». Ох как руки чесались врезать ему промеж глаз. Ссора, драка – нет, это никуда не годится. Нельзя такими вещами обращать на себя внимание. А уж разговаривать вслух – это вообще хуже некуда. Хуже…
– Хуже бывают только сны, – пробормотал Тодд и на этот раз себя даже не одернул.
В последнее время ему снились жуткие сны. Обычно он стоял в шеренге изможденных людей, одетых, как и он, в полосатые пижамы. В воздухе пахло паленым, где-то поодаль урчали бульдозеры. Мимо шеренги прохаживался Дюссандер и выборочно показывал на кого-то чем-то длинным. Этих не трогали. Остальных уводили. Кое-кто пытался сопротивляться, но большинство едва могли передвигать ноги. Наконец Дюссандер останавливался перед Тоддом. Мучительно долго они смотрели друг другу в глаза, после чего Дюссандер тыкал ему в грудь своим старым зонтиком.
– А этого в лабораторию, – произносил он, обнажая фальшивые зубы. – Уведите этого американского мальчика.
Иногда Тодду снилось, что он одет в эсэсовскую форму. Сапоги начищены до зеркального блеска. Тускло мерцает мертвая голова на фуражке. И стоит он не где-нибудь, а в самом центре родного города, у всех на виду. Кто-то уже показывает на него пальцем. Кто-то начинает смеяться. У других его вид вызывает шок, гнев, омерзение. Вдруг, скрипнув шинами, останавливается допотопный автомобиль, и из него выглядывает двухсотлетний старик, почти мумия, с пергаментным лицом – Дюссандер.