Четыре стороны света и одна женщина
Шрифт:
– О да, конечно. Наследственность – это важно! – согласился Максим, но странным образом Арина отчетливо услышала сарказм в его словах. Она тряхнула головой, но времени думать об этом сейчас у нее не было. Она выскочила из сарая и побежала к избе.
Проскользнув в кухню, она побросала в холщовую хозяйственную сумку все, что наскоро нашла прямо там. Пара полотенец, чайник, половинка круглого серого каравая, домашний козий сыр – его пришлось выковыривать из-под самодельного пресса. Отец потом будет бушевать из-за такого варварского
Он такой странный. И так порой криво и неправильно видит все, словно смотрит на мир, отраженный в кривом зеркале. С полки в сенях Арина достала свое старое платье, в нем она обычно собирала клубнику. Когда-то яркое, но потускневшее от многих стирок хлопчатобумажное платье было удобным, и его было не жаль. Напоследок «сигнально» стукнув в спальню к родителям, через минуту она бежала обратно к конюшне.
Максим встретил ее появление с таким видимым облегчением, что ей стало смешно. Он что, действительно мог подумать, что она бросит Дездемону?
– Только мысль о Дездемоне меня и держала, – ухмыльнулся он в ответ. – Ее-то ты не оставишь, в отличие от меня. Это меня ты готова бросать по пять раз на дню.
– А я боюсь, что я вижу сон и что ты исчезнешь, – призналась Арина, покачав головой.
– Я никуда не исчезну, даже когда ты этого захочешь, – вдруг заявил Максим с неожиданной серьезностью.
– Я этого не захочу. – Арина испугалась самой мысли об этом.
– Ты просто не знаешь меня по-настоящему, – грустно ответил Максим. – Но ведь ты узнаешь, мой ангел. У тебя просто нет выбора.
– Что ты имеешь в виду? – Арина склонилась над Дездемоной, проверила, как идут схватки. Странные, непривычные движения в глубине лошадиного тела отдавались в ее ладонь. Вот оно – биение будущего, настоящая жизнь. Настоящее счастье. В детстве Арина много раз возилась с жеребятами, они всегда были смешными и слабыми, и играть с ними было наслаждение. Другое наслаждение, не то, которому поклоняется Максим. Но, если задуматься, такое же мощное и сильное.
– Я имею в виду, что я – чудовище. Это у нас семейное, понимаешь? – Максим сказал это как бы между делом, протягивая Арине чашку с чаем, который он заварил для нее. Арина отставила чашку на полку в стене и посмотрела на него, нахмурившись.
– Что за глупости! Что бы ты сам ни придумал про себя – все это ерунда. Ты никогда не был чудовищем.
– Серьезно? – приподнялся Максим. – А как насчет Лондона? Даже когда я привел тебя на Горианские игры, я не был чудовищем? Если бы я мог, я бы делал с тобой ужасные вещи. Я бы сломал тебя и не заметил бы того, что ты была рядом – живая и чудесная. Даже сейчас…
– Ты бы не стал, – пробормотала Арина, но тень ужасных воспоминаний отразилась на ее лице.
– Ты не умеешь врать, моя девочка. – Голос Максима стал жестче. – Ты боишься этого, не так ли? Боишься меня, да?
– Нет, не боюсь, – вздохнула она. – Я люблю тебя.
– Да, любишь, – согласился Максим, но в его интонациях острее всего звучала горечь. – А потом разлюбишь. Но это неважно. Прими мои соболезнования, потому что я не могу отпустить тебя. Я не могу без тебя, Белоснежка, без твоих синих глаз, без твоих роскошных волос, без твоего тела, а значит, я еще много раз заставлю тебя страдать.
– Страдать? – удивилась Арина. – Может быть, но это все равно стоит того! Ты не понимаешь. Я не знаю, как объяснить, что я чувствую. И дело вовсе не в том, какие сумасшедшие вещи ты хочешь сделать со мной.
– А в чем тогда дело? Посмотри на свою лошадку. Она рожает в муках. Ей этого хочется? Нет, это просто инстинкт. Помнишь того жирафа, что я снял на браконьерской охоте? Жизнь состоит из кошмара и ужаса, и мы только делаем ее хуже. Мы в любом случае испортим все и изломаем друг друга.
– А если нет? – возразила Арина. Максим склонился к Дездемоне и погладил ее гриву.
– А если да?
Взъерошенный, в трусах и майке и телогрейке, наброшенной поверх нее, в сарай вбежал отец. В руках он держал два ведра холодной воды. Бросил короткий взгляд на Максима, но ничего не сказал, к вящему удивлению дочери. Что же такого сказал им Максим? Ах да, деньги…
– Ну что, как у нас тут дела? – спросил отец бодрым голосом. – Долго еще?
– Скоро, уже скоро, – пробормотала Арина и выразительно посмотрела на Максима.
– Ну и отлично. Надеюсь, она не разлюбила Капрашу. А, Деззи, ты не огорчишь меня?
Отец старательно делал вид, что нет ничего странного в присутствии чужака в его сарае. Высокий широкоплечий Максим смотрелся удивительно органично – с закатанными рукавами, с ведром воды в руках. Он кивнул Арине и сосредоточился на других делах. Принялся переливать воду из ведра в чайник, принес со двора тазик. Через несколько минут подбежала и мать, и все внимание сосредоточилось на том, что считается самым большим таинством на земле.
Рождение новой жизни.
Нет ничего более ясного и вместе с тем более сложного, ненадежного, чем это. Маленький жеребенок бился внутри своей матери, и стена, отделявшая его от этого света, от жизни, была толщиной всего в пару сантиметров, не больше, и все же ему предстоял путь, длину которого не определишь ничем – ни временем, ни расстоянием. Только тонкой, невидимой гранью между жизнью и смертью, хрупким балансом, контроль над которым был выше возможностей человеческих.
Что угодно может случиться в дороге между тем миром и этим.